Исповедальня - [4]

Зимой он разложил на полу мансарды огромные листы бумаги и чертил генеалогическое дерево греческих богов, отыскивая родственные связи до девятого, десятого колена, с восторгом вписывая на их законные места Эгле[1], Ассараков[2] и других, о ком не слышали даже преподаватели.

Позже, познакомившись с начатками биологии, он стал тратить все карманные деньги на специальную литературу, которую с трудом понимал. Его спрашивали:

— Собираешься заняться медициной?

— Возможно. Но не лечить больных.

Его интересовала и математика, вот почему в дополнение к обычному бакалариату он собирался через три недели сдавать экзамены по элементарной математике.

Он не терял терпения, никогда не предвосхищал события. Он не беспокоился ни о завтрашнем дне, ни о своем будущем. Решение придет в свое время, и он старался заниматься как можно больше, чтобы быть готовым ко всему.

— Ты уходишь, Андре?

— Нет, мама.

— А ты, Люсьен?

— Я, пожалуй, поработаю. Все равно по телевизору ничего интересного нет.

Пока отец с матерью пили в гостиной кофе, Ноэми убирала со стола.

Андре никогда не пил кофе. Он любил молоко и не стыдился этого, что совсем недавно и доказал в маленьком баре на улице Вольтера.

Родители сидели друг против друга, как на фотографии, и Андре, прежде чем подняться к себе, посмотрел на них так, словно увидел в новом свете.

В глубине души он никогда особенно не интересовался родителями, тем, что они делают, что думают, что их волнует. И даже если подобные мысли вдруг приходили ему в голову, он их обычно отгонял. Они его родители.

Они сами строили свою жизнь, а как — его не касается.

Однажды мать заметила:

— Тебе не кажется. Било, что ты ужасный эгоист? Он ненавидел это полученное в детстве прозвище, потому что так звали кота привратницы, когда они еще жили в Париже.

— Почему это я эгоист?

— Ты думаешь только о себе, делаешь только то, что хочешь, не задумываясь, нравится ли это другим.

— Все дети такие, разве нет?

— Не все. Я знавала и других.

— Ну и как же, по-твоему, дети должны защищаться? Не будь они эгоистами, как ты говоришь, они стали бы всего-навсего копиями своих родителей или учителей.

— А ты не хочешь быть похожим на нас?

— На кого? На тебя или на отца?

— На одного из нас.

— У меня с вами и так есть что-то общее, это неизбежно.

Возможно, сегодня мать, обычно прекрасно владеющая собой, была несколько взволнованна.

— Я вроде бы ничем не отличаюсь от детей моего возраста.

— У тебя нет друзей.

— Ты предпочитаешь видеть меня среди тех, кто гоняет на мотоциклах с девицами за спиной, нарываясь на драки в барах?

— Но не все же такие.

— И о чем они говорят?

— Вот уж не знаю. Однако уверена, в вашем классе есть кто-нибудь, кто разделяет твои интересы.

— Значит, он такой же, как я.

— Что ты хочешь этим сказать? — Что он обойдется без меня, как и я без него.

Через несколько минут отец, вздыхая, встанет и уйдет в крошечную мастерскую на антресолях виллы, где устроил свою мансарду — поставил электрическую печку и необходимую для изготовления протезов аппаратуру.

Большинство дантистов заказывают коронки, мосты и фарфоровые зубы у техников-специалистов, которые чаще всего работают на дому. Люсьен Бар все делал сам, очень тщательно, проводя вечера, а то и ночи за работой в тиши антресолей.

Что это-стремление к совершенству? Или же мастерская просто стала для него убежищем?

А чем займется вечером мать? Будет смотреть телевизор — не важно какую программу — или читать журнал, куря сигарету за сигаретой? А может, отправится к своей подружке Наташе в ее новую квартиру на Круазетт возле летнего казино.

Впервые все это показалось Андре странным. Он жил этой жизнью, вернее присутствовал в ней год за годом, ни на что не обращая внимания, и вдруг почувствовал, что с любопытством смотрит на отца и мать, которых не знал.

Ему хотелось не думать об этом, отбросить возникшие вопросы, вернуться к своим заботам.

— Приятного вечера, мама. Приятного вечера, папа.

— Приятного вечера, сын.

Неловко было уходить так, словно они ему безразличны, словно его интересует только собственная жизнь.

— Молоко не забыли, господин Андре? — крикнула из кухни Ноэми, когда он вышел на лестницу.

Каждый вечер он брал с собой стакан молока и перед сном выпивал, часто похрустывая яблоком. Он взял молоко.

Расставшись с Франсиной на бульваре Виктора Пого, он долго не решался вернуться на ту улицу, где увидел мать, выходившую из дома желтого цвета. Он пытался убедить себя не вмешиваться не в свое дело, прекрасно сознавая, что малодушничает.

Он не имел права закрывать глаза на реальность, жить с сомнениями, которые в конце концов перерастут в уверенность.

Он развернул мопед. Улица Вольтера. Довольно старый, выкрашенный желтым четырехэтажный дом напротив небольшого бара. Двери всегда открыты. С одной стороны овощная лавка, с другой — узенький магазин бижутерии.

Прислонив мопед к стене, он поднялся на три ступеньки. Коридор перед каменной лестницей желтого, как и фасад, цвета, только еще грязнее. Справа — три ряда почтовых ящиков, к каждому из которых приклеена визитная карточка.

Одна табличка медная: Господин Ж. Девуж, судебный исполнитель, 2-й этаж, налево; другая — белая, эмалированная: Ф. Ледерлен, педикюр, 2-й этаж.