Исповедь старого солдата - [5]

— Надо ехать в Свердловск!

— Почему заторопился? Папа, что тебя беспокоит, что волнует? — с недоумением спрашивала мама.

— Ребят заберут на войну, надо проводить.

— Какую войну, каких ребят заберут на войну? Наших? Они давным-давно отслужили в армии, выполнили свой долг, как говорят, перед Родиной. Им давно за тридцать! А война! Что война? Ты же радио слушаешь, газеты читаешь: разобьют немцев, пока ты до Свердловска доедешь, — искренне убеждала мама деда.

— Нет, Нина, милая моя дочь, все-таки поеду, — заявил дед и стал собираться.

Мама плакала. Вечером, как только отец появился с работы, дед и отцу заявил о своем отъезде, аргументируя тем, что тревожится за сыновей.

— Заберут ребят, деться некуда, война есть война, она нас не спрашивает, хочется ли нам воевать, людей убивать. Надо проводить сыновей…

— Поезжайте, Алексей Семенович, — в тон деду соглашался отец.

— Я уверен: в ближайшее время, если не дни, будет объявлена всеобщая мобилизация. Немцы тщательно, профессионально подготовились к войне. Нашими «ура» да отважными конниками Буденного с саблями наголо немцев не возьмешь, не те времена… Прохлопали наши, прохлопали, проболтали…

— Поезжайте! Скоро, думаю, придет очередь не только Николаю, Петру, Дмитрию и Володе в руки оружие брать…

Провожали деда мы с мамой: отец был на работе.

Перед посадкой в вагон я заметил, как дед, прощаясь с мамой, часто шмыгал носом и, разглаживая бороду, незаметно вытирал рукой глаза. Обнимая меня, троекратно расцеловал и перекрестил, необычным для него голосом четко произнес:

— Храни тебя Бог.

Поднялся в тамбур, повернулся к нам, перекрестил, поклонился и ушел в вагон.

Мама смотрела вслед уходящему поезду и, вытирая платочком слезы, что-то тихо-тихо шептала. Сейчас думаю, возможно, просила что-то у Бога или прощалась с дедушкой.

Война входила в жизнь людей озабоченностью, тревогами и страхом за завтрашний день. Я, к сожалению, не понимал, почему они так встревожены, и ждал каждый день сообщений о разгроме фашистов, о наших победах над коварным врагом. Сообщения о сдаче городов врагу проходили мимо меня, газеты не интересовали, разве что появлявшиеся в них карикатуры на Гитлера, я смеялся…

Я не понимал отца, не понимал, почему он так встревожен из-за начала войны. У меня была обида на него, что он отпустил деда в Свердловск и сомневается в нашей скорой победе над немцами.

Я же жил в постоянном ожидании информации о победе нашей Красной Армии над немецкими войсками и ни секунды не сомневался в своих ожиданиях. Представлял себе, как мы будем громить немцев на их территории, и это убеждение было непоколебимым, ничто не могло его изменить.

Мало того, в мои надежды вбил гвоздь, закрепил его намертво наш великий вождь товарищ Сталин своим обращением к народу: «Братья и сестры! Враг будет разбит, победа будет за нами!..» Слова вождя явились для меня мощной струей дополнительного воздуха, которым я дышал еще глубже, набирался сил, мои мысли и желания сводились к одному — надо скорее успеть на фронт, на войну, пока война не закончилась без меня, пока Красная Армия еще не успела разбить врага.

Миллионы комсомольцев, юношей ринулись в военкоматы с требованием пойти добровольцами на фронт бить врага, в том числе и подростки вроде меня. Первой ступенью попасть на фронт добровольцем был райком комсомола. Мне уже 15 лет, но райком комсомола отмахнулся — не комсомолец. Требовал дать мне возможность пойти добровольцем на фронт, доказать делом звание мастера-стрелка, но меня прогнали.

Отголосок войны влетел в наш дом неожиданно. В начале зимы 41-го вечером я вернулся домой и увидел на столе фотографию деда, уголок которой был обрамлен черной ленточкой. Перед фотографией лежал цветочек, а сбоку горела свеча… Сердце мое екнуло, в голове затюкало, и я, не чувствуя себя, не отрывая взгляда от фотографии деда, опустился наступ.

Впервые меня коснулась смерть близкого, родного человека, которого я видел, чувствовал рядом с собой: подвижный, внимательный, добрый на слово, любимый человек, который помогал понимать жизнь. Как-то тихо, незаметно подошла мама, присела рядом, обняла рукой за плечи. Сидели молча…

— Дедушка умер. Успел проводить на войну четырех сыновей, — голос мамы звучал ровно, был, казалось, спокойным, проникал в мою душу, ее лицо было залито слезами… До сегодняшнего дня помню материнские слезы, ощущаю их на своем лице.

Перед началом войны с появлением в классе преподавателя военного дела активизировалась моя прилежность в овладении этим предметом. С большим усердием осваивал приемы рукопашного боя, отрабатывал штыковые приемы: бил прикладом, колол штыком с выпадом вперед мешок, набитый соломой, осваивал тактику обороны и наступления. Это стало основным предметом для меня в учебной программе, если не смыслом жизни. Военрук поручал мне вести занятия по изучению стрелкового оружия, позднее я стал инструктором подготовки юных ворошиловских стрелков.

С началом зимы пришло и время занятий лыжным спортом: бегал на лыжах 30 километров с полным боевым комплектом, участвовал в лыжных эстафетах. На 10-километровой дистанции показывал время мастера спорта, но подтвердить результат на официальных соревнованиях не пришлось. Война!