Исповедь старого солдата - [42]

После окончания траурного митинга я стоял возле автомашины с председателем Общества германо-советской дружбы доктором Эртелем и его коллегами, и мы делились впечатлениями о прошедшем событии. Стоявшая рядом женщина средних лет приятной внешности, разглядывая на моей груди орденские планки, на русском языке спросила, откуда я и какова моя миссия в Дрездене.

Отвечал с гордостью: «Я из России, с Урала, возглавляю Фонд помощи ветеранам войны и нахожусь в Дрездене с намерением организовать гуманитарную помощь инвалидам и ветеранам прошлой войны, в которой они сейчас нуждаются». Тут же обращаюсь к собеседнице:

— Не можете ли Вы, в случае необходимости, оказать любезность и быть участником этой гуманитарной акции?

— Я много раз бывала в Советском Союзе, у меня друзья в Москве, я поклонница бывшего Союза, уважаю русских людей, но сейчас занята своими проблемами. На всякий случай оставляю Вам свой телефон. — Я получаю визитную карточку. — Возможно, я смогу быть полезной вашему Фонду, если возникнет необходимость, сообщите. Мое имя Ханнелоре Дандерс. Имя сложное, запоминается не сразу, особенно для русского уха.

Попрощались, а улыбка этой женщины осталась в моей памяти.

Доктор Эртель с уходом Ханнелоре Дандерс заочно представил новую знакомую. Оказалось, что она была председателем регионального Общества германо-советской дружбы в одном из районов города, хорошо знает русских, дружит с ними и, конечно, может помочь Фонду, и, если я привлеку Ханнелоре к нашей акции, считайте — повезло!

— Держитесь за нее… — так напутствовал меня доктор Эртель.

Многие годы, являясь представителем ГДР в Совете экономической взаимопомощи, доктор Эртель немало времени проводил в Москве, хорошо знал не только историю, но и душу нашего народа. Я благодарен судьбе, что она свела меня с этим человеком в начале гуманитарной акции, его советы, его мнение помогали успешной работе Фонда, а потом и германскому Обществу помощи ветеранам войны в России, членом которого он стал позднее.

Многочисленные встречи с немцами, владеющими русским языком, с которыми сводила меня судьба в Германии, всегда приводили к дружеским отношениям. Связующей нитью, которая нас сближала, был наш великий и могучий русский язык. Он был несомненным важнейшим фактором первого шага к взаимности. Сам же я не мог стартовать, мое владение немецким языком было ничтожным.

В том, что многие немцы владеют русским языком, конечно, заслуга ГДР, где формировалось и доброжелательное отношение к бывшему Советскому Союзу. Это была неотъемлемая часть государственной политики. Значительную роль в знании немцами русского языка сыграло и общение с офицерами из ЗГВ. До сегодняшнего дня многие из них с удовольствием рассказывают о своих встречах с офицерами и смеются, вспоминая, как впервые пили водку с русскими. Удивительно было и то, что многие поддерживают связь с русскими и сейчас.

…После прощания армии с воинскими могилами с надрывом заревели мощные тягачи. В этой суматохе я поскандалил, и довольно серьезно, с командиром бригады, полковником. Он где-то «раздобыл» бортовой «МАЗ» и загрузил автомобиль до предела всем, что представляло собой ценность, в том числе и кислородными баллонами с ремонтного участка бригады, где я хотел организовать ремонт автотранспорта, используемого на перевозке гуманитарных грузов. Я старался сохранить ремонтный участок. В присутствии офицеров потребовал вернуть баллоны на место.

Этот эпизод стал достоянием гласности. И несложно представить реакцию военных: одни проклинали меня до самой печенки, другие гордились моей смелостью и открыто возмущались беспределом начальства. Понятно, кто-то гнал машины через Польшу, а кто-то отправлял через Росток, морем, и не «Трабанты» или западное старье, а «МАЗы», «КамАЗы», да не по одному, и загруженные до предела… Время было смутное, тревожное и хлопотное, и многие спешили урвать что можно, а можно было многое, но не все и не для всех. Я видел, как офицеры, прапорщики покупали старые автомобили за свои деньги. Это были люди чести, достоинства. Многие из них помогали работе Фонда.

Прошло небольшое время после отгрузки вагонов в Москву, и я снова в штабе генерала Исакова, в службе отдела перевозок. Благодарю офицеров за своевременную подачу вагонов и пытаюсь обговорить возможности следующего получения Фондом вагонов под гуманитарную помощь. Замечаю, что офицеры в разговоре о сроках подачи очередных вагонов не так оптимистичны. По договору имуществом ЗГВ, объемами, адресами, вагонами, как я понял, распоряжалась отдельная служба и свои решения передавала в отдел перевозок. В связи с этим требуется особое разрешение на перевозку гуманитарного груза, с чем я и обращался в отдел перевозок, но разрешения пока не получено. Например, последние вагоны хотели отгрузить на Урал, а разрешали только до Москвы.

Я понимал, что с подачей вагонов возникают определенные бюрократические проблемы, но меня насторожило то, что кроме меня с заявкой на подачу вагонов больше никто не обращался. Вагоны заказывала служба генерала Исакова. Ищу встречи с генералом. Владимир Ильич ссылается также на договор и, видя мое нервное состояние, пытается успокоить: «Постараемся, придумаем что-нибудь». Я видел, чувствовал, в его голосе и во взгляде отсутствовала уверенность, обычно присущая людям с генеральскими погонами на плечах. Казалось, он что-то недоговаривал.