Исповедь старого солдата - [22]

Шрифт
Интервал

— Нет, мать, все в порядке, передыхаем немножко. Спасибо! Женщина кивнула головой, перекрестилась и пошла дальше.

Чем дольше мы разговаривали с Алексеем, тем больше он привлекал к себе мое внимание, становился ближе, нравился своей внутренней силой, исходящей от него потоком, оптимистичным взглядом на жизнь и постоянной улыбкой. Голос его был четким, однако в голосе звучали нотки доброжелательности, и это все проникало в мою душу.

— Ну что, Витя, будем трогать: ты стучи своей палкой, а я поползу к себе. Где живу, знаешь, понял. Заходи, тебе легче на своих-то…

Я встрепенулся, что-то подтолкнуло изнутри:

— Давай, Алексей, я помогу, потяну твою самоходку, только привязать что-то надо…

После упорства и препирательства с Алексеем он дал левую руку, которая оказалась без кисти до половины предплечья, и стал опираться на мою руку. Я за культю потянул Алексея вперед. Правой рукой он упирался в землю и подталкивал тело вперед, ориентируясь, где грунтовая дорога улицы была ровнее.

Под шутки и прибаутки Алексея добрались до его дома. Вытирая пот с лица, расставаясь у ворот, Алексей просил заходить.

Я обещал.

Под впечатлением от встречи с Алексеем я вернулся домой, испытывая удивление, еще не сознавая, не понимая причин своего восторга от человека, с которым случайно пришлось встретиться. Возникало чувство необъяснимой связи с этим человеком, который был фронтовиком, инвалидом, как и я, прошедшим войну, и возникало чувство родства, рожденного жестокостью, кровавой бесчеловечностью, которое опустила на дно, на бесправие. Того, что я еще не понимал в то время, хотя хлебнул в жизни уже немало.

Вспоминая наши разговоры с Алексеем, только сейчас удивляюсь, но не нахожу ответа — почему не услышал от него упрека на свою судьбу, ни слова о войне, которая была постоянно на слуху. На огромном, смутном и необъятном полотне печальной картины повседневности встреча с Алексеем в последующем помогла по-новому увидеть, понять и почувствовать глаза, излучающие жизнь, притягивающие к себе открытой человеческой добротой. Глаза вселяли надежду вместе с искренней улыбкой, и это на лице изуродованного тела человека…

Позднее в кошмаре того времени я начал понимать, какой силой воли должен обладать человек, чтобы не сломаться, выдержать, выжить, и это при условии, что реальной силой оставалась, пожалуй, только надежда на свои личные силы. Сколько же раз мне пришлось быть очевидцем того, как люди не могли выдержать бремя войны, ее последствий и бесследно погибали…

Об этом нужно говорить сейчас, хотя уже поздно. Но говорить во имя будущего, ради самих же людей. Сказать правду, попытаться отыскать причины великих катастроф, которые происходят в нашей жизни.

Встречаясь, общаясь с Алексеем, в какой-то момент однажды я коснулся войны. Алексей оборвал меня:

— Давай не будем о войне… С нас хватит.

Из дальнейших разговоров я все-таки имел представление: Алексей отслужил по призыву, с началом войны был мобилизован на фронт, наступал-отступал, перебило ноги, был брошен раненым, случайно подобрали, гангрена, ампутация. Вот и всё. Никаких жалоб и обид.

И все-таки однажды он похвалил хирурга — из культи предплечья тот сделал клешню, как у рака. Похвалил искренне, я верил Алексею.

Чувство юмора Алексея не покидало, но однажды я заметил, что это чувство было ироничным, когда неожиданно в разговоре он продекламировал: наша армия всех сильней. Только одна фраза, а в ней мне услышались сожаление и обида.

— Врали сами себе и сами верили, — Алексей говорил о деревне.

Алексей до войны работал мастером по ремонту паровозов в депо, владел токарным и слесарным ремеслом. Женился, родилась дочка Лида. Он был счастлив…

Судьба инвалидов была страшной. После войны я встретил в госпитале Свердловска одного ветерана войны из поселка Шаля, который после ранения в 1941 году, будучи инвалидом, работал на одноименной железнодорожной станции. Он рассказывал:

— Днем и ночью шли санитарные поезда с ранеными на Восток, десятками в день. Если санитарный поезд останавливался, то знай — выкидывают умерших. А мы подбирали и хоронили их в больших братских могилах, неподалеку в лесу, бывало, по несколько сразу. Если зимой, то собирали в сарай, укладывали, как бревна, оставляли до весны. Кого закапывали — не знали: документов не давали, а подчас и трупы-то были голые…

Из госпиталей в тылу кое-кого отправляли обратно на фронт, а больше выписывали инвалидами. Судьба этой категории людей была разная: кто-то возвращался домой, к родным, как например Алексей. Но другие, даже имея семью, возвращаться в нее не хотели, чтобы не быть обузой, и отдавали себя на произвол судьбы, становясь бездомными, алкоголиками… Жизненный путь таких инвалидов, как правило, был недолог.

Память возвращает меня в первые послевоенные годы. Свердловск, инвалиды в электричках, трамваях, на базарах, возле магазинов. Одетые в военную форму, слепые, в темных очках, с безрукими поводырями, дуэтом поют выворачивающие душу песни о несчастных, которые уже не увидят свою маму. Народ останавливается, слушает, пожилые и старые люди со слезами на глазах подают мелочь. Крупных денег у простого народа в то время не было. И постоянно можно было видеть безногих, ползающих на дощечках или роликах. Пивные ларьки, называемые в народе «американками», разбросанные по всему городу, собирали вечерами бездомных инвалидов, выброшенных на произвол судьбы, воедино, где они ежедневно заливали свои мучения водкой и пивом.


Рекомендуем почитать
Ахматова и Раневская. Загадочная дружба

50 лет назад не стало Анны Ахматовой. Но магия ее поэзии и трагедия ее жизни продолжают волновать и завораживать читателей. И одна из главных загадок ее судьбы – странная дружба великой поэтессы с великой актрисой Фаиной Раневской. Что свело вместе двух гениальных женщин с независимым «тяжелым» характером и бурным прошлым, обычно не терпевших соперничества и не стеснявшихся в выражениях? Как чопорная, «холодная» Ахматова, которая всегда трудно сходилась с людьми и мало кого к себе допускала, уживалась с жизнелюбивой скандалисткой и матерщинницей Раневской? Почему петербуржскую «снежную королеву» тянуло к еврейской «бой-бабе» и не тесно ли им было вдвоем на культурном олимпе – ведь сложно было найти двух более непохожих женщин, а их дружбу не зря называли «загадочной»! Кто оказался «третьим лишним» в этом союзе? И стоит ли верить намекам Лидии Чуковской на «чрезмерную теплоту» отношений Ахматовой с Раневской? Не избегая самых «неудобных» и острых вопросов, эта книга поможет вам по-новому взглянуть на жизнь и судьбу величайших женщин XX века.


Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.


В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.


«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.


Записки старика

Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.