Исповедь старого солдата - [20]

Что чувствовала мама? Она больше молчала и только смотрела на меня.

Наша соседка, тетя Дуня Налетова как-то потом рассказывала:

— Нина Алексеевна спрашивала меня: правда ли, что ты вернулся, уверена ли я? Не кажется ли все ей сном? Просила меня специально на тебя посмотреть, поговорить. Мне рассказывала, что лежит ночью, а ей не спится, все думает — правда ли, что ты вернулся. Говорила, встанет, пойдет, слушает — спит, дышит… Потрогает тихонько рукой — вроде все наяву…

Мама… Мама…

Отца в живых я уже не застал. Мама рассказывала:

— Помнишь, еще при тебе от Павла пришел денежный аттестат. Он был где-то под Москвой и ранен. А после получили извещение, что Павел пропал без вести… Это известие папа принял с большой скорбью. Война, людей нет, и под Новый год папу пригласили проконсультировать по поводу сдачи нового моста. Он уехал, и каким-то образом случилась беда: он провалился под мостом в ледяную воду. Пока дождались паровоза, он был на морозе, когда привезли на станцию, настоял, чтобы доставили домой. Боже мой, кругом беда, кругом несчастья, страдания — кому был нужен человек, тем более под Новый год, когда война… Он простыл, и второго января скончался дома. Я не писала тебе о смерти папы, не хотела волновать. Состояние мое было ужасным, но к весне, как только немного окрепла, побывала на кладбище, но не смогла найти его могилу… В некоторых могилах под еле присыпанной землей просматривались гробы, видела даже трупы без гробов… Это было ужасно.

Мама рассказывала все это без эмоций, внутренне спокойно. И голос ее казался усталым, беспомощным, отрешенным от всего того, о чем она говорила.

После длительной паузы мама так же спокойно продолжала:

— Позднее получила письмо от кого-то, что ты ранен в голову и руки, сам писать не можешь, чтобы я не беспокоилась, как поправишься, тогда напишешь. Это было для меня концом жизни: четверо братьев на фронте без каких-либо известий. Смерть папы, а потом ты…

Мы молчали.

— Не беспокойся за меня, о себе думай… тебе жить предстоит, думай о будущем.

Как мог, я пытался ее успокоить.

Последнее время еще в госпитале меня не покидали радостные надежды, стремление оказаться скорее дома, обрести какое-то счастье, успокоить душу, окунуться в мир нормальной жизни с надеждами на будущее, спокойное время. Тем более что война покатилась на Запад, и конец ее был близок. Откровенно говоря, я уже не рвался на фронт. Где-то возникало сознание того, что я уже сделал свое дело.

Возвращение в отчий дом не оправдало моих надежд. Спокойной жизни не получалось. Головные боли преследовали постоянно до такой степени, что казалось, я не выдержу этого кошмара. Но все равно жизнь требовала своего. Оформляю пенсию по инвалидности в размере 90 рублей, карточки на хлеб — дают 600 граммов и талоны на жиры, сахар и крупу, а буханка хлеба на базаре стоит 250 рублей.

О положении людей, особенно детей того времени передать словами непросто. Мотаются по базарам, вокзалам, выпрашивают подаяние вместе с инвалидами. Проблема, как выжить в военное лихолетье, для многих была главной. Нынешнему поколению это понять, представить и в это поверить трудно.

Мне было не слаще других. Приступы головной боли преследовали постоянно, и бывали моменты, когда хотелось кричать, биться головой о стену. В поликлинике врач, пожилая женщина, осматривая меня, успокаивала по-своему:

— Пусть твои родители благодарят Бога, что живой вернулся, хоть и такой, не огорчай их, терпи. Придет время, все будет хорошо, забудешь о своей головушке, о том, как мучился, а пока терпи, привыкай. Я не могу избавить тебя от боли. Терпи, не срывайся, не психуй, моли Бога, что так отделался, а то и без головы мог остаться. Терпи и послушай мой совет: когда солнышко начинает утром показываться из-за горизонта, выходи на улицу и подставляй ему свою голову, сиди где-нибудь на завалинке под солнышком. Оно доброе, ласковое, приласкает своими лучами твою головушку, поможет.

Перед моим уходом врач вручает рецепт и наказывает:

— Принимай, когда невмоготу… Но только покупай в аптеке. На базаре дешевые не бери. Мошенничают люди, продают все, что надо и не надо, не бери на базаре…

Я старался исполнять советы врача, благо мне это ничего не стоило. Когда начинался рассвет и было безоблачно, мама будила меня, я одевался, выходил из дома и встречал первые солнечные лучи, прогуливаясь по безлюдной улице…

Время подталкивало жизнь вперед. Правая рука обретала прежнюю силу, косточки кисти левой руки срастались, но в руке оставалась слабость, и тяжести поднимать или носить я не мог. Так на всю жизнь левая рука оставалась «нестроевой». Тяжело переносил головные боли, старался больше находиться на свежем воздухе. Появилась новая проблема с глазами: при чтении быстро наступала утомляемость, буквы расползались, строка налезала на строку…

Я много разговаривал с мамой. Как помнится, она специально касалась тем, не связанных с войной. Мы говорили о сложностях жизни, о людском горе. Мама старалась читать Горького, о его скитаниях, рассказывала о своей молодости: учебе в гимназии, любви к творчеству Пушкина, Лермонтова, читала по памяти стихи других классиков русской литературы. Помнится, однажды она пыталась сравнить мою судьбу с судьбой Джека Лондона. Она всеми силами боролась за мое становление, хотя осознавала, что угасала сама. Об этом я догадался позже, уже после ее смерти.