Исповедь школьника - [22]
Это было уже слишком. Не знаю, что меня подбросило, но тут я встал и громко произнес:
— Да, что Вам неясно? Этот танец я танцую с ним! Лёнька в изумлении выкатил на меня глаза, и даже открыл было рот, но я, не дав опомниться ни ему, ни кавказцу, ни себе, быстро вышел из-за стола, с шумом отодвинув стул и, схватил Лёньку за руку, увлек его на танц-пол, оставив кавказца в замешательстве.
— Женя, что ты делаешь? — Шептал мне в ухо Лёнька. — Мне кажется, на нас и так все смотрят…
— Ерунда! — шептал я ему, смеясь, — положи мне руку на спину и слушай музыку! Вспомни занятие бальными танцами!..
Как раз начиналась новая песня. Я услышал аккорды гитары, и, Боже мой, это была «Бесаме мучо». Голос Фрэнка Синатры, мелодичный звон струн и перестук мексиканских бонгов охватили меня, как нежный огонь, пронизывая насквозь, до самых костей. Музыка понесла и закружила нас в танце, и уже не нужно было ни о чем думать — пусть все течет, как течет! Я положил руку в горячую Лёнькину ладонь, другую закинул ему за шею, а он обнял меня за талию, и так мы двигались, легко и энергично, среди других танцующих пар. В нашем танце было нечто необычное — я вел Лёньку. Со стороны казалось, что это он исполняет роль кавалера, но именно я задавал и направлял движения-то отступая от него, лишь держась за его руку кончиками пальцев, то прижимаясь к нему все телом; совершал стремительные повороты, откидываясь назад, на мгновение повисая на его сильной, нежной руке, встряхивая летящими по воздуху волосами. Меня охватило какое-то веселое безумие, а я двигался как бы вслепую, увлекая Лёньку за собой, а он поддерживал нашу чисто условную связь с землей, не давая музыке унести нас вовсе — далеко-далеко, прочь, как перышки, под самый купол неба, кружа и бросая в черном воздухе. Мое настроение передалось и Лёньке — он тоже уже, словно не видел ничего вокруг, его широко открытые глаза сияли, его вдохновенное, разрумянившееся лицо было сосредоточенно-серьезным. Мы в упор смотрели друг на друга, и я слышал его дыхание. Нас двоих словно пронизывал электрический ток, и к этому времени сладостное возбуждение наших здоровых, молодых тел достигло такого градуса, при котором все жидкие субстанции человеческого организма еще немного — и закипают… И это было особенно заметно, когда мы с налета нежно прижимались друг к другу все телом, а Лёнька при этом обнимал меня за талию. Тогда внутри у меня все горело, и, если милосердный читатель помнит (извините за такую подробность), на нас с Лёнькой не было нижнего белья — мы сняли мокрые плавки в яблоневом саду, и нам нечего было переодеть. Это воздушное ощущение легкости и свободы в движениях придавало особую остроту, и хотя это была двойная игра с огнем, но теперь это нам было совершенно не важно — знаете, бывает такое состояние, когда уже ничего не боишься. Я неожиданно обнаружил, что другие танцующие расступились, и вокруг нас образовалось кольцо, в котором мы одни исполняли наш зачарованный танец с такой страстью. Не помню, как мы смогли его закончить, не знаю, почему мы не вспыхнули и не сгорели дотла. Люди с восхищением смотрели на нас, и когда музыка кончилась — нам аплодировали.
Под общими взглядами мы проскользнули между рядами столиков в наш темный уголок со свечами, под пальмой, где нас уже ждал улыбающийся официант, чтобы мы расплатились. Лёнька взял из его рук счет, и стал внимательно его изучать. Он забавно поднимал брови, с удивлением складывая огромные цифры; еще больше удивился, открыв бумажник и отсчитывая деньги. За цветы он заплатил сам. Я тем временем сидел в тени пальмы, стараясь дать остыть своему телу, и постепенно приходя в себя.
— Потрясающе, — услышал я сзади негромкий голос. — Ты был великолепен! — Я стремительно оглянулся и увидел в полумраке за соседним столиком одинокого солидного мужчину с гладко зачесанными назад седыми волосами. Он курил сигарету и внимательно смотрел на меня. Я узнал вчерашнего незнакомца, который разговаривал с нами на бульваре. — Ты был просто прекрасен, как и твой товарищ. К сожалению, вчера я вас недооценил. Вы оба просто шедевр природы. Давно уже не видел такой страсти. И так откровенно! А ты уверен, мальчик, что никто ничего не понял? — он усмехнулся. Я молчал. Он продолжал:
— Я не знаю, кто ты такой, что с легкостью бросаешь на ветер столько денег, да еще беззаботно танцуешь с приятелем — таким же несерьезным мальчишкой, как и ты — у всех на виду. Но все-таки хочу сказать, что в определенном месте, определенные люди за то, чтобы посмотреть на этот танец — только посмотреть! — отдали бы очень и очень приличную сумму, а за… — он помедлил, — участие в таком «танце» с любым из вас — или с обоими — возможно, и обеспечили бы приличное состояние. Но, как ты мне сказал, вас это не интересует, вы же с другом просто гуляете? — он подождал, не отвечу ли я что-нибудь, но я молчал, и он сказал: — Что ж, желаю приятно провести вечер. Поклон твоему другу. — Он помолчал и добавил: — Однако советую быть осторожнее.
Тем временем Лёнька уже расплатился с официантом и позвал меня. Я встал, поправляя брюки, взял белый букет подаренных мне Лёнькой цветов. Мы вышли на вечернюю улицу, вдыхая ее прохладный воздух. Я первый раз за весь вечер взглянул на часы. Полдесятого. Лёнька проследил за моим взглядом и тоже увидел.
Начальник «детской комнаты милиции» разрешает девочке-подростку из неблагополучной семьи пожить в его пустующем загородном доме. Но желание помочь оборачивается трагедией. Подозрение падает на владельца дома, и он вынужден самостоятельно искать настоящего преступника, чтобы доказать свою невиновность.
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
Многие задаются вопросом: ради чего они живут? Хотят найти своё место в жизни. Главный герой книги тоже размышляет над этим, но не принимает никаких действий, чтобы хоть как-то сдвинуться в сторону своего счастья. Пока не встречает человека, который не стесняется говорить и делать то, что у него на душе. Человека, который ищет себя настоящего. Пойдёт ли герой за своим новым другом в мире, заполненном ненужными вещами, бесполезными занятиями и бессмысленной работой?
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.