Исповедь Сатурна - [8]

— Ну, это ты напрасно, — возразил Костя, — она о тебе ничего плохого не говорила. Хотя иногда жаловалась, что ты нас бросил.

— Наверное, зря, — вздыхаю я, глядя на моего взрослого сына.

Я мог бы быть и более терпеливым. Но эта стерва создала мне тогда такую «райскую» жизнь, что я не мог терпеть. А может, потому, что сам отличался несдержанностью. Ну как я мог быть сдержанным, если был к тому времени одноруким инвалидом? Как я мог терпеливо сносить все ее оскорбления и истерические выходки? Каким образом? Сейчас, конечно, я ее лучше понимаю. Ей было обидно. Девочки с их курса вышли замуж гораздо удачнее. Некоторые офицеры сумели отсидеться в тыловых гарнизонах и дослужиться до генералов. В конце восьмидесятых многие ушли в бизнес. Некоторым повезло, и они стали состоятельными людьми. Один открыл свой ресторан, другой — магазин. В общем, наверное, она хотела того, чего хотят все женщины. Обычной стабильности. А какую стабильность мог дать однорукий муж? Вот поэтому она и срывалась. А я на это бурно реагировал. Мне ее упреки казались особенно незаслуженными. И поэтому я ненавидел даже не ее, а себя еще больше, чем ее.

— У нас глупо получилось, — соглашаюсь я с Костей, — так не должно было быть. Но сделанного не исправишь. Может быть, мы оба были виноваты в том, что произошло.

Саша не совсем понимает, о чем мы говорим. Все-таки русский язык для нее не совсем родной. Она уже шесть лет живет в Америке и говорит со всеми остальными только по-английски. Поразительно, как быстро дети забывают даже родной язык. Видимо, самое важное для человека — это его среда обитания. Человек, попавший в колонию, быстро постигает воровской жаргон, попавший на море овладевает морской терминологией. В общем, человек — существо приспосабливающееся. И к хорошему, и к плохому.

— Что еще она про меня рассказывала? — спрашиваю я у сына.

Если бы «Линкольн» повернул в сторону, я бы решил, что они со мной играют, но он упрямо движется следом. Наверное, собираются доехать с нами до нашего городка. Пусть едут. Они даже не подозревают, что я включил их в свой план как необходимый компонент, без которого мой план не может состояться. Мы выехали из аэропорта полчаса назад и движемся в сторону Портсмута — небольшого портового городка на побережье Нью-Гэмпшира. Если «Линкольн» доедет с нами до Портсмута, это значит, что они собираются преследовать нас до самого дома. Хотя мы, кажется, договорились, что за мной не будет «хвостов». Может, им интересно узнать, кто именно ко мне приехал? Хотя нет, они знают, зачем я поехал в аэропорт. Я не скрывал, что поеду встречать сына. Хотя никому особенно не говорил. Но они могут легко проверить, кто именно ко мне прилетел. А может, они не проверили и теперь боятся, что я получил этакое подкрепление в лице молодого незнакомца? Я украдкой смотрю на Костю.

Не исключено, что они не верят, что это мой сын. Ведь я неожиданно получил подкрепление в лице молодого и здорового человека. Нет, конечно. Это всего лишь мои фантазии. Барлоу обо всем знал заранее. Он считает, что получил лишний козырь против меня, не понимая, что я лишь немного изменил свой план. И мой сын, которого они теперь тоже считают заложником, как и мою дочь, не должен достаться им ни при каких обстоятельствах.

— Мать говорила, что ты всегда был безрассудным и смелым. И сам в Афган напросился, хотя мог поехать учиться в академию, — рассказывает Костя. — Я всегда удивлялся, что ты сам на войну попросился. А когда сам попал служить на границе в Таджикистане, столько всякого повидал, что тебя лучше стал понимать. Однажды мы в засаду попали и два дня отстреливались. Думали, нам крышка. Еле вырвались. Из восьмерых только двое ушли без ранений. Я и мой кореш. Четверо в горах остались, еще двоих наши ребята вывезли на вертолетах.

— Трудно было? — задаю я дурацкий вопрос.

— А ты как думаешь? Конечно, трудно. Только тогда я понял, почему ты пошел добровольцем. Ты ведь офицером был, вам все равно нужно было пройти через войну? Верно?

— Не все так просто, как ты думаешь, — пытаюсь я ему объяснить.

Но как объяснить молодому человеку, что тогда была совсем другая обстановка. И совсем другая страна. Я был не только офицером, но и членом партии. И тогда это был наш «интернациональный долг». Так, во всяком случае, об этом писали газеты. Хотя Костю успели принять в октябрята, но пионером он уже не был. С другой стороны, он уже взрослый человек, прошедший войну. Должен все сам понимать.

— У каждого поколения свои идеалы, — кажется, Костя меня понимает. — Мать еще говорила, что ты бросил нас, когда начал зарабатывать деньги. Она думала, что ты устроился в какой-то банк и стал начальником охраны. Тогда у ветеранов войны большие льготы были, и она все время пыталась тебя найти, чтобы и нам льготы эти получать. Формально вы ведь не разведены были.

«Конечно, не разведены, — подумал я, — нужно было об этом догадаться. У меня ведь была неплохая пенсия инвалида войны. Хотя она не шла ни в какое сравнение с теми деньгами, которые я ей присылал. Но ей, видимо, было мало. Она хотела получать еще и мою пенсию».