Исповедь рецензента - [8]

Шрифт
Интервал

В те годы Галя о Наде узнавала лишь из телевизионных новостей. До матери ли, до сестры, застрявших в необъятных просторах российской глубинки, было жене популярного музыканта? Единственная новость, на которую Надя отреагировала быстро, это поступление младшей сестры в пединститут. «Что тебе там делать?» — воскликнула она в письме. — «Ведь ты никогда не отличалась усидчивостью и добросовестностью!» Галя немного смутилась, но учиться не бросила, рассудив, что свои уроки биологии будет проводить на свежем воздухе: там усидчивость не нужна.

Радужное Надино существование прервалось в одном из очередных турне. Знаменитый композитор скончался от рака желудка. Надя, не веря в невозвратимость произошедшего, посидела год, сложа руки, а потом… запила. Вместе с композитором и стилем его существования ушел смысл Надиной жизни.

Она вернулась в Псков. Устроилась санитаркой в больницу. Лена поступила в колледж, где готовили бортпроводниц. Гале с мамой Надя первой никогда не звонила. Они поначалу забрасывали ее письмами, но после отступились, не получая отклика.

Однажды, не выдержав пятилетнего молчания сестры, Галя приехала в Псков. Дверь квартиры ей отворила Лена и хотела было ответить, что не надо ее агитировать идти на выборы, но Галя неожиданно расплакалась, узрев в племяннице черты родной сестры. Потом рассказала опешившей девушке, кто она и по какому поводу здесь оказалась.

— Где моя «мамочка»? Здесь, конечно! — Лена, усмехаясь, впустила Галю в квартиру и тут же зычно крикнула:

— Выйди сюда на минутку!

Из недр хорошо обставленного жилища к Гале робко приблизилось жалкое существо с трясущейся головой.

— Допилась «мамочка», как видите. Рассеяный склероз.

— Лена, зачем ты так? — укорила потрясенная Галя.

— А как надо?! Как?! Она мне истрепала все нервы. Мне, девчонке, студентке, звонили из больницы и говорили: «Лена, подбери маму». И я ходила, подбирала. А вся улица сочувственно качала головой. Если вы такая милосердная, не хотите забрать ее к себе?

Галя всплеснула руками и как-то поспешно выкрикнула, что если брать, то только на дачу. В квартире места нет, да и старшая дочь вот-вот родит.

— Поэтому не указывайте! — торжествующе заметила Лена. — Пусть скажет спасибо, что я ее пою и кормлю.

Еще через пять лет Галя узнала, что Лена оформила Надю в дом престарелых. Долго размышляла, но все-таки решила съездить.

— Знаете, там очень неплохие условия, — убеждая, моя собеседница даже дотронулась рукой до моей куртки. — Просторные корпуса, зелень, четырехразовое питание. В комнатах можно жить по двое и по трое. Своя прачечная, котельная. Притом, Надю никто не неволил. Она сама просилась в дом престарелых. И знаете, что она там отчудила? — женщина улыбнулась. — Нашла себе мужчину. Бывшего танцора. На десять лет моложе себя. Им дали семейный номер. И что замечательно, у Нади стала меньше трястись голова. Знаете, что она спросила, едва я переступила порог? «Как я выгляжу?» А потом попросила десять рублей. Я дала пятьсот. Но главное, что я определила для себя: Надя довольна. Понимаете, может нам ее жизнь кажется немножко не такой, какой предполагалась, но ей самой эта жизнь нравится. Она ее устраивает. Надя не страдает. Значит, можно считать, что все состоялось. Человек достиг определенного результата, и он его не расстраивает.

— Вы еще приедете к Наде? — почему-то вырвалось у меня.

Моя собеседница, словно долго готовившись, уверенно ответила:

— Я ее проведала, дала денег. Думаю, года три не покажусь точно. Своих хлопот будет предостаточно.

— А Лена к ней приезжает?

— Нет, только Ленин сын — Алеша. Иногда. Знаете, а ведь Надя не нуждается в нашем присутствии. Я вам серьезно говорю: она довольна своим существованием. Вы меня понимаете?

Я согласно кивнула.

Автобус, вспарывая воздух шумом двигателя, подъезжал к городу. Моя собеседница, устав от монолога, смотрела в окно. Было светло. И только дальний краешек неба начинал натягивать на себя одеяло сумерек.

Круги на воде

Я люблю книгу за возможность погружения. В ее густую, плотную толщу. За возможность побарахтаться на поверхности, а потом, увлекшись чьим-то незнакомым сердцем, легко и бесстрашно нырнуть в абсолютную бездну слова, в постижение его смысла. Книга в отличие от океана не скупится на безболезненность погружения, не угнетает колоссальностью давления и, главное, всякий раз демонстрирует себя в качестве шанса на спасение. Объединяет ее с водной стихией лишь одно — глубина.

Новую книгу рассказов «Вдвоем» (Издательство «Андреевский флаг», Москва, 2003) молодой талантливой писательницы Лидии Сычевой я бы хотела сравнить с океаном, но весь ассоциативный ряд перекрывает его масштабность, грандиозность, вызывающая благоговейный ужас. Книга Сычевой рождает во мне, как в читателе, иные, теплые эмоции, поэтому осмелюсь представить ее уютным, чистым озерцом где-нибудь в центральной полосе России. В этом озерце вода — светлее не бывает! А в небе над ним — «…Боже, какая звездность и какая лучистость! Кажется мне, что и звезды в инее и, удивительно, как же я этого не понимала, не видела прежде! Они кружатся, дрожат, складываются в картину; и видится мне, будто по белому пути скачет звездный князь, серебристый, молодой, веселый вечный воин. Летит по небу, отпустив поводья; бьет норовистый конь копытом по Млечному пути, высекает серебряные искры… Он один в небе — среди звезд!» («Иней»). Прозрачность и в то же время объемность любого рассказа делают его похожим на волну. Она каждый раз неповторима, хотя ее и задумчивость, и неукротимость стремятся к одному берегу. Берегу любви.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.