Исповедь послушницы - [151]

Словно в подтверждение ее слов послышались шаги и на пороге комнаты появился Эрнан.

Увидев его, Катарина вскочила с места.

– Эрнан! Я вернулась.

– Вижу, – ответил он.

– Где дети?

– Ушли на прогулку.

– С Инес?

– Нет, с Неле.

– Они здоровы? С Исабель все в порядке?

– Да.

– А где остальные?

– Твой отец уехал в порт, Эльза ушла на рынок со своими детьми.

Он говорил чужим голосом и смотрел чужим взглядом. Тому могло быть только одно объяснение, но Катарина еще не успела в это поверить.

– С нами произошла ужасная история, – сообщила она, – но, к счастью, твой брат остался жив.

– Где он?

– Аббат Монкада отправился в свой монастырь.

Губы Эрнана дернулись, и он с презрительной, ненавидящей усмешкой произнес:

– Аббат Монкада? Ты можешь говорить просто «Рамон» или лучше «мой дорогой Рамон».

– Ты знаешь, – просто сказала молодая женщина. – Тебе рассказала Инес?

– Инес ушла от нас.

– Как ушла? Куда? Почему вы ее отпустили? – взволнованно проговорила Катарина.

– Она свободный человек и вольна выбирать, как ей жить и куда идти! – с раздражением бросил Эрнан.

– Да, но…

– При чем тут Инес? – властно перебил он. – Лучше поговорим о нас. Надеюсь, теперь ты не станешь утверждать, что Лусия – моя дочь!

Катарина густо покраснела. Ей не приходило в голову, что эта история может сказаться на детях.

– Нет, – тихо произнесла она, глядя в глаза мужу, – она твоя, Эрнан. Ты же знаешь, после замужества я не встречалась с Рамоном.

– Знаю?! – в бешенстве вскричал он. – Я ничего о тебе не знаю! И не хочу знать! Того, что я узнал, оказалось достаточно, чтобы разрушить мою жизнь, чтобы я возненавидел тебя и все, что тебе принадлежит! Я уйду из этого дома, и ты можешь делать что хочешь – жить со священником, плодить незаконнорожденных детей, лгать всем на свете!

Катарина прошептала сквозь слезы:

– Прости, Эрнан!

– В аду не прощают.

Взгляд его темных глаз был устремлен мимо нее; в них словно полыхали отблески внутреннего пожара. В то же время в его взоре сквозила опустошенность.

– У меня такое чувство, – сказал он, – будто все это время я существовал в призрачном мире и жил с призраком. И теперь не знаю, где моя настоящая жизнь!

Катарина смотрела на него с сочувствием. Однако меньше всего на свете Эрнан нуждался в ее жалости и потому отвернулся.

– У каждого из нас свое счастье и плата за него тоже своя. Время покажет, кто из нас прав. Прощай.

С этими словами он повернулся и вышел за дверь.

Эрнан брел по дороге и думал. Прежде он не оглядывался на прошлое и так же мало задумывался о будущем. А в настоящем ценил преходящее – бокал вина, что через миг опустеет, цветок, что завтра завянет, облако, что незаметно развеется ветром.

Теперь Эрнан знал: случается, с прошлым умирает все, что составляло смысл жизни, а неопределенность будущего способна породить глубокое волнение и отчаянную тревогу.

Внезапно он понял, что не сможет жить один. Эрнан еще не осознал, что попытки избавиться от одиночества вовсе не означают, что ему удастся найти того, кто исцелит его душевную боль, скорее наоборот: настоящее избавление несет соединение с тем, кто сам нуждается в тебе как в солнечном свете, воде и хлебе, чья душа холодна без твоего взгляда, твоих слов и твоей улыбки.

Эрнан остановился. Он был глуп и слеп. Да, в аду не бывает прощения, и, вероятно, в раю нет возможности выбора. Но земная человеческая жизнь не подземелье и не небо, и в ней случается все.

Глава VIII

Вернувшись в монастырь, Рамон Монкада справился о делах и совершил все положенные службы.

Вечером он пришел в свою келью, сел и задумался. Прежде его жизнь ограничивалась бесконечно повторяющимся кругом обрядов, текла в ритме утренних и вечерних служб, и ему казалось, что так будет всегда. Теперь Рамон понял, насколько ему чужд мир, в который он вернулся. Но беда заключалась в том, что он не принадлежал и к мирской жизни. А чего-то среднего не существовало и не могло существовать.

Вскоре ночной мрак окутал комнату, словно погребальный покров, и только теплый, нежный, благоуханный летний ветер врывался в окно; напоенный пьянящим дыханием зелени, он был похож на тихую ласку.

Аббат Монкада знал, что в ближайшее время должен поговорить с Катариной и, как это ни тяжко, попытаться объясниться с Эрнаном. Что будет дальше, Рамон понятия не имел, потому что не видел никакого выхода. Любой человек подобен звезде, одной из бесконечного числа звезд на ночном небосклоне. Он всегда – лишь часть чего-то большего, а потому страшно не понимать и не знать, где твоя настоящая вселенная, где твой истинный дом!

На следующий день Рамону вручили послание, в котором содержался приказ явиться в здание инквизиции, где он успел побывать уже дважды. Что это означало, он не знал. Возможно, что-то связанное с делами монастыря или, скорее, с интересом лично к нему, Рамону Монкада, что, разумеется, не сулило ничего хорошего.

Он думал, что его проводят к Родриго Тассони, но ошибся и вскоре очутился наедине с незнакомым человеком, у которого было жесткое лицо и вкрадчивый взгляд. Таких служителей инквизиции можно часто встретить на улице: их глаза скрыты под низко надвинутыми капюшонами, руки спрятаны в широких рукавах. Они никогда ни с кем не заговаривают без лишней нужды, но если затевают беседу, то произносят слова с пугающей медлительностью, а их речи похожи на подслащенный яд.