Исповедь Плейбоя - [18]

— Могла бы просто попросить телефон, — говорю я, возвращаясь на «наше место». Сделал еще по чашке кофе, потому что глаза уже слипаются, а мне почему-то совсем не хочется уснуть первым.

Она закрывает ноутбук, возвращается на диван и на этот раз садиться ровно, устраивая ноги на пуфик, куда их только что клал я. Недолго думая, устраиваю голову у нее на коленях. Эвелина даже не отодвигается, просто берет еще один тост, сосредоточенно жует и говорит:

— Будет лучше, если ты останешься моим секретом.

Вроде, херня вопрос. Я уже привык быть чьим-то секретом, я даже за прозвищем прячусь без всяких комплексов, потому что у меня есть контингент клиенток, которые не хотят Руслана, но не прочь трахнуть Плейбоя. Но Снежная королева прячет меня, словно пятно на любимой белой блузке: его не вывести и не прикрыть, но и блузку жаль выбрасывать, поэтому любимую одежку «списывают» в самый дальний угол шкафа, и надевают только дома, чтобы никто не увидел.

Я закрываю глаза и говорю себе, что этой бриллиантовой девочке моя компания на остаток ночи, все равно абсолютно не нужна.

Просыпаюсь от того, что кто-то трется о мои босые ступни. Зеваю, приподнимаюсь на локтях: это кот. Кажется, раздумал сторожить еду даже во сне и решил найти место поуютнее пола. За окнами уже темно, в комнате рассеянный полумрак от работающего с выключенным звуком телевизора.

Я знаю, что Эвелины уже нет, но все равно плетусь на кухню, чтобы сгрузить в мойку грязную посуду. Ее платье так и лежит на пороге потрепанной и местами испачканной белой кучей. На тумбочке для обуви обертка с банки арахисового масла, на обратной стороне которой написано: «Не отдавай кота, пожалуйста».

И я не могу отделаться от мысли, что потек от буквы «К» — это ее нечаянная слеза.

Глава 11. Снежная королева

— Ты ненормальная! Ты хоть понимаешь, что я думал, когда тебя не нашли?!

Юра орет так громко, что выбивает даже те мысли, которые накрепко застряли в моей голове, словно старые гвозди.

Когда Руслан уснул, я вызвала такси и уехала домой. Во мне теплилась странная надежда, что, хотя бы в компании незнакомого парня и в чужой квартире, где мне вдруг оказалось так уютно, ловцы снов, наконец, начнут работать, но чуда не произошло. Мой мозг все так же требует сна, но тело хочет бодрствовать и только бодрствовать, и ему плевать, что я на грани помешательства.

— Эвелина, что с тобой происходит? — Я сижу на краешке дивана и Юра падает передо мной на колени. У него красные воспаленные глаза и он сжимает губы, как делает только если очень волнуется. — Ты сбегаешь с нашей свадьбы, словно девочка пятнадцати лет, только через три часа даешь знать, что с тобой все в порядке, и возвращаешься в… — он довольно грубо рвет манжету, — … чужой рубашке. Мужской рубашке, Ви. Почему ты не написала мне? Почему написала своей матери?

— Потому что она моя мать, — напоминаю я.

Это ведь очевидно: все девочки, когда у них разлад на личном фронте, идут с этим к самому близкому человеку — к своей матери. Правда, я так и не смогла сказать матери, что у меня проблемы с Юрой. Я вообще ничего не сказала. Вероятно, сделала свой первый шаг на пути к постижению искусства лжи.

— Если все дело в помаде…

— Если?

Я с трудом гашу смешок, но Юра все равно его чувствует, потому что очень резко меняет стратегию поведения, из раскаявшегося грешника превращаясь в прокурора. Встает, отходит в другой угол комнаты и с деловым видом начинает зачитывать «приговор»:

— Эвелина, мы деловые партнеры, а не влюбленные школьники.

— Да, — соглашаюсь я без тени заминки, и это еще больше его распаляет.

— Я живу так, как хочу жить! — Он тычет себя пальце в грудь, словно разговаривает с глухой, и я могу не понять, кто из нас в двоих хочет жить без тормозов. — Мне двадцать шесть лет, и если бы не желание наших родителей, я бы никогда не женился до тридцати пяти точно! Потому что я богат и, блядь, могу иметь любую бабу, и не собираюсь сидеть на привязи, словно кастрированный пудель!

— Было бы очень хорошо, если бы все то же самое ты сказал в тот раз, когда пообещал мне не трахать все, что шевелится, — отвечаю я.

Пытаюсь встать, но он рвется навстречу, рукой толкает на кровать и придавливает собой сверху. Не знаю, когда он успел переодеться, но под свадебным костюмом у него другая рубашка, естественно, без следов преступления цвета фуксии. Карие глаза смотрят так горячо, что пробирает дрожь, и пальцы на ногах подворачиваются, словно у маленькой девочки, впервые взявшей в руки Барби.

Я не знаю, за что его люблю, потому что любить его не за что. За красоту ведь не любят. Или любят? Тогда бы я влюбилась в того, другого, у которого взгляд цвета ржавчины с молоком. Сравнение — лучше не придумаешь.

— Я не трахаю все, что шевелится, Ви, только то, что хочу.

— Очень отрадно услышать это в нашу первую брачную ночь.

— Ты сама не скучала, да? Кто он? Тот сморчок с твоих танцев? У его есть член? Правда есть?

— У меня не танцы, у меня — балетная школа.

Я пытаюсь вырваться, но он заводит запястья мне за голову, коленями раздвигает мои ноги и прижимается губами к шее.

У нас с ним всегда был хороший секс. Я не знаю, идеальный ли, но он знает, что и как со мной делать, чтобы я взлетала точно так, как об этом пишут в книгах. В моей реальности есть мужчина, которого я должна бы ненавидеть и чьими поцелуями обязана брезговать, но так бывает только в конфетных историях с глянцевыми обертками. На деле же для хорошего секса нужен только подходящий партнер, и даже тот факт, что пару часов назад он имел в туалете розовую киску не мешает телу желать его глубоко между ног.