Исповедь маркизы - [15]

— Мадемуазель, — сказал он мне, — Бог сотворил вас, чтобы вы стали ангелом, и я не знаю, что за злой дух превратил вас в демона.

То были суровые слова; они сопровождались такой милой, такой снисходительной улыбкой, что на моего собеседника нельзя было таить зла.

— Бог так велик, — прибавил он, — он может все! Я буду за вас молиться; возможно, мои ничтожные мольбы не будут услышаны, однако доброта Создателя еще более безмерна, чем мое ничтожество; будем надеяться на лучшее.

И Массийон ушел. Бедной тетушке пришлось отказаться от своих грез, а моим родителям — от намерений относительно моего будущего; мыслимо ли было постричь в монахини девочку, отвергавшую монастырские обычаи и верования? Моим близким оставалось только подыскать мне мужа либо вернуть меня домой, чтобы я стала тетушкой на английский лад, то есть воспитательницей детей своего брата. Это отнюдь меня не прельщало. Я во всеуслышание заявляла, что готова согласиться на любую подходящую партию и даже способствовать браку, поскольку у меня нет намерения состариться в девицах. Матушка и отец отвечали, что коль скоро мне нужен муж, я должна найти себе приданое. Я возражала, что такая девица, как я, не нуждается в деньгах.

— Поступайте как знаете, мадемуазель де Шамрон! — сказал отец. — Обходитесь без денег, если сможете; я же не знаю такого мужа, который бы их не требовал.

В ту пору моя тетушка герцогиня де Люин довольно часто приглашала меня к себе; по ее словам, она собиралась выдать меня замуж, и я ей в этом не препятствовала. В ее салоне я слыла красавицей и меня там превозносили; за мной увивались несколько кавалеров; ни один из них не был достаточно богат, чтобы пренебречь моим безденежьем, или достаточно способен к тому, чтобы восполнить его. Это меня огорчало, но я отнюдь не отчаивалась.

Как-то раз тетушка попросила меня поехать с ней в Дампьер и провести там несколько недель. Я уже закончила учение; мне было семнадцать лет, и я получила разрешение принять приглашение, тем более что матушка очень обрадовалась и всячески поощряла меня к этой поездке. Мы с герцогиней отправились в путь вдвоем, будучи в восторге друг от друга; она сказала, что нам следует побыть в семейном кругу и отдохнуть от светского общества:

— С нами будет лишь секретарь господина де Люина, от которого мы без ума: он очень умен и сделает карьеру.

— Как вы о нем говорите, сударыня! Не прочите ли вы его мне в мужья? — спросила я со смехом.

— Полноте! — отвечала тетушка, пренебрежительно пожимая плечами. — Вам повсюду мерещатся мужья. Это ничтожный человек, неизвестно чей внебрачный сын; разве он посмел бы даже помышлять об этом?

Мы больше не говорили на эту тему. Я и думать забыла о секретаре и в первый день после приезда в Дампьер с ним не встречалась; лишь вечером, за ужином, когда г-н де Люин вошел в столовую, я увидела за его спиной изумительно красивого молодого человека; он так держался, у него была такая внешность, в нем чувствовалась такая изысканность, что равных ему можно было найти лишь при дворе или среди вельмож. Я решила, что это по меньшей мере герцог или пэр.

— Мадемуазель де Шамрон, — сказала герцогиня, — я сдержала свое слово; мы совсем одни: господин де Люин, вы и господин Ларнаж, секретарь, о котором я вам говорила.

Я не смогла сдержать изумление и приветствовала секретаря более глубоким реверансом, чем подобало. В ответ г-н Ларнаж поклонился мне как племяннице г-жи де Люин, то есть очень почтительно; но мне показалось, что он смотрит на меня без особого почтения. Девушки превосходно чувствуют подобные тонкости. Секретарь держался очень непринужденно; герцог и герцогиня ему это позволяли. Он говорил обо всем с очаровательным остроумием и безупречным тактом; его речь была подлинным фейерверком: г-н Ларнаж все знал, все видел, обо всем читал, и, несмотря на то что он был еще очень молод, его познания были столь же обширны, как у какого-нибудь ученого. Я слушала г-на Ларнажа с наслаждением, время от времени позволяя себе робко вставить какое-нибудь замечание, ни одно из которых он не оставлял без внимания. Я чистосердечно заявляла о своем невежестве и признавалась, что меня ничему не научили, но я испытываю огромную тягу к знаниям.

— Нет ничего проще, мадемуазель; я уверен: вам стоит только захотеть; с вашим умом можно очень быстро все понять и усвоить.

— Послушайте, — заметил мой дядя, — раз уж вы все знаете, господин Ларнаж, почему бы вам не преподать ей хотя бы самое необходимое? Вам предстоит провести здесь вместе некоторое время: употребите его с пользой, потрудитесь. Вы согласны?

— Я к услугам мадемуазель де Шамрон, и она оказала бы мне большую честь, если бы позволила давать ей уроки. Какую ученицу я бы приобрел!

— Ах! У меня вовсе нет возражений, — легкомысленно ответила я.

Госпожа де Люин ничего не говорила; она даже перевела разговор на другую тему. Я подумала, что тетушка опасается моего сближения с этим молодым человеком; каково же было мое удивление, когда, выходя из-за стола, она сказала:

— Не забивайте себе всем этим голову, милочка, не то вы станете несносной; я знавала немало образованных женщин, с которыми невозможно было ладить; поверьте, вы уже знаете достаточно; излишняя ученость отпугивает мужей.