Исповедь маленького негодника - [14]

Так-так. Ясненько.

Должен объясниться. Я не хочу бросать грудь вовсе не потому, что не люблю пить из бутылочки. Временами к ней прикладываюсь, и мне это даже нравится. Дело в том, что Ее выпады подрывают основы моей власти. Представьте себе мамашу, которая может уйти из дома когда вздумается или – Боже упаси! – ходит на работу. Совсем другое дело, когда Она буквально прикована ко мне, потому что каждые четыре часа должна кормить грудью.

Боюсь, дорогая мамочка, что отнятие от груди заранее обречено на провал. По крайней мере, до тех пор, пока я не решу, что грудное кормление мешает МОЕЙ общественной жизни; вот тогда я сам, по своему усмотрению, брошу это занятие. Скорее всего, года через два-три.

Я не подал виду, что осведомлен о Ее планах. Наоборот. Утром я сосал грудь разве что пару секунд, зато за завтраком жадно проглотил три миски размоченного картона, называемого кашей.

Первую попытку Она сделала за обедом. После баночки с наклейкой "молодой барашек со шпинатом" (на вкус это… нет, у меня не хватит слов) вместо груди Она сунула мне бутылку.

Тут-то я и полез в бутылку, извините за каламбур.

Обливаясь слезами, я ухитрялся изображать на лице выражение изумленной обиды. Как всегда, шантаж удался: через пять минут я уже преспокойно сосал грудь.

В пять часов – вторая робкая попытка. Но на этот раз Она сдалась гораздо быстрее.

Перед сном, лежа в кроватке, я с глубоким удовлетворением услышал Ее слова:

– Нет, наверное, еще рано отнимать его от груди. Подождем пару месяцев.

Я выиграл эту партию.

День 6

Они пребывают в трогательной уверенности, что прекрасно понимают своего ребенка. На самом же деле это происходит с точностью до наоборот.

Вечером они пришли пожелать мне спокойной ночи. Еще не совсем стемнело, и я ненавистным взглядом смотрел на мерзкую крокодилью вертушку. Вот уже семь месяцев надо мной нависает эта гадость.

И что бы вы думали? Она умиленно проворковала:

– Мы любим наших маленьких пушистых крокодильчиков, правда, зайчик?

Нет слов. Теперь мне ясно, почему конфликт отцов и детей имеет столь древнюю традицию. Потому что родители в большинстве своем ЧУДОВИЩНО ГЛУПЫ.

День 8

Ответственный день. Мы идем в поликлинику на диспансеризацию.

Я уже поел и сидел на полу возле стола. Она сказала Ему:

– По-моему, у нас все будет нормально. Судя по моей книге, он развивается правильно.

– Угу, – отозвался Он из-за газеты.

– Кстати, я скоро опять попробую отнять его от груди.

– Угу.

– И смогу выйти на полставки, как мы и планировали.

Что за люди! Когда же до них дойдет, что теперь планированием занимаюсь я и только я?

Надо было побыстрей что-то придумать. И вдруг у меня родилась гениальная идея, которую я начал осуществлять немедленно. Я покачнулся, упал и со всей силы ударился о ножку стола. До крови разбил губу, а на лбу выросла шишка величиной с мяч для гольфа. Этого-то я и хотел.

Пока Она собиралась, я сидел на полу в гостиной, размахивал руками, хватал в тиски что попадется под руку, стучал игрушками друг об друга и оживленно лопотал.

И вот наконец мы в кабинете доктора. Она посадила меня на стол. Я молчал и тупо глядел в одну точку.

Доктор окинул меня быстрым взглядом, и мой план опять сработал. Он спросил:

– Откуда у ребенка травмы?

– Ударился об стол, – виновато пробормотала Она.

– Понятно, – протянул доктор и молча, с глубокомысленным видом записал что-то в карточку. Потом снова задал вопрос:

– А как развивается ребенок? Он может сидеть без поддержки?

– Конечно, – поспешила ответить Она и убрала от меня руки. Я медленно повалился набок.

– Понятно, – сказал доктор. – Проверим слух.

Честно говоря, трудно было сохранять безучастное выражение лица. Выглядело это на редкость глупо: взрослый человек крадучись передвигается по комнате и громко нашептывает всякие глупости из разных углов. А когда он подошел и стал орать прямо мне в ухо, сдержаться было почти невозможно.

Но я выстоял. Ни один мускул не дрогнул. Я лежал, молчаливый и равнодушный. Доктор в очередной раз произнес свое "понятно" и сделал в карточке пространную запись.

Дальше вообще началось не поймешь что. Он размахивал у меня перед носом дурацки раскрашенными предметами, а сам в это время внимательно, как бы невзначай, взглядывал на меня. Не знаю, чего он хотел, но я держался по-прежнему на высоте.

Потом он вертел передо мной игрушки – хотел проверить, бедняга, умею ли я хватать. Я боролся со страшным искушением протянуть руку и применить метод тисков, но сохранял спокойствие и бессмысленно глядел в пустоту.

– Дома он прекрасно все хватает, – нервно проговорила Она. – Все, что под руку попадется. Правда, он недавно научился, в начале месяца…

Доктор посмотрел на Нее долгим пристальным взглядом. Да, сказал я себе, шишка на лбу и разбитая губа – поистине блестящая выдумка. Теперь он не поверит ни единому слову этой легкомысленной мамаши.

Наконец он оставил надежду расшевелить меня и перенес внимание на Нее. Мне очень жаль, но поликлинику Она покидала, заливаясь слезами.

Жестоко, скажете вы. Но я должен положить конец разговорам про полставки. И, по-моему, это мне уже удалось.

Чтоб облегчить Ее жалкую участь, по дороге домой в машине я сидел прямо и без поддержки, хватал в тиски что попадется под руку, стучал по спинке сиденья и оживленно лопотал.