Исповедь лунатика - [7]
Пока мы жили в Хускего, я думал: девушка, которая окончательно для себя решила не иметь детей, наверняка утратит сволочной инстинкт достичь стабильности и благосостояния, – она не такая, как все, – в ней нет этого инстинкта. Или даже если есть, он отомрет, как атавизм. Не такая, как все – на этот крючок и попадается каждый. Не такая, как все… Как я ошибался! Птичий инстинкт гнездовья будет в ней жить, как в каждой, даже если она тысячу раз на дню как молитву будет повторять: «Я не буду иметь детей! Я не буду иметь детей! Я ни за что на свете не буду иметь детей!».
Не такая, как все…
За эти несколько месяцев многое изменилось; прежде всего, она стала намного ближе (она забралась под кожу, она проникла в сердце моей страшной тайны, она узнала о моем уродстве и происхождении, – сожгла блокнот с моими грязными стихами: так поступила бы любая), но вместе с тем и отстранилась: смотрела на меня, как на портрет, который теперь могла видеть целиком, соответственно – могла судить, могла править; она выдувала из меня ей необходимую форму. Она овладела мной.
Помимо этого, были вещи поважней: паспорт и вид на жительство в Норвегии.
Не такая, как все?
Ей не казалось это чем-то невозможным (ведь позитив – лотерея, а с лотерейным билетом в кармане человек неделю ходит без пяти минут миллионером).
Она мечтала о своем домике в горах с коноплей в парнике и грибными полянками.
– Своя стереосистема и домашний кинозал, а также дизайн! Я всё устрою! Мы будем кайфовать! Вот увидишь! Парадиз! Red Hot Chili Peppers!
Не ради этого я прыгал через забор. Не ради этого я совершал этот головокружительный побег. Нет, не ради Норвегии, и даже не ради Свободы, но только ради нее, ради Дангуоле, чтобы доказать ей, что я на что-то способен, способен перелезть через колючку, прыгнуть… и не ради чего-то конкретного – стереосистемы или вида на жительство, – а просто затем, чтобы держать ее в руках и шептать:
– Мы вне закона… Любовь вне закона… Какие могут быть решетки, если я люблю тебя… Что такое забор? Пустяки…
Поезд мчался. Store Baelt[30]. Наши сердца рвались от счастья! Чайки повисали в воздухе. Хрустальные мгновенья. Прозрачные. Легкие, как пыльца. Несколько белоснежных парусников в кварцевой долине и чистое ослепительное небо. Коровы в полях, гренландские эскимосы на вокзальной скамейке, бродяга с рулетом свернутой подстилки на спине; стая сомалийских женщин в бурках. Всё промелькнуло, вся Дания, исполосованная столбами и шлагбаумами, вся страна за несколько часов. Мы пили пиво, сидя на полу в тамбуре, крутили одну на двоих каждые тридцать минут. Хихикали… Ее глаза, губы, шепот: «Гашиш в сумке, гашиш…». Всю дорогу болтали, не могли остановиться; вспоминали, как я прыгнул… как дядя заглох на перекрестке… Как он въехал в кусты… Как он сидел там, в шоке, глядя перед собой… Всё, каждую мелочь… И снова и снова мы целовались, въезжая в ночь… Конечно, я не сказал, что ехать в Норвегию не имеет смысла, говорить такое на полпути в Рай нелепо.
Дангуоле не хотела лечь на дно в андеграунде, не хотела годами прятаться. Она не могла понять, что в моем положении имело смысл затаиться.
– Всплывать после такого рывка слишком неосмотрительно, – в один голос сказали Лайла и Пол[31], когда мы им позвонили. – Norway? Come on! Don’t be ridiculous![32]
И всё равно, Данга не хотела отказаться от надежды. Она не смогла бы жить в бегах, перебиваться случайными заработками. Она хотела, чтоб всё было «как у людей»: паспорт – профессия – пластиковая карточка… свой дом, в конце концов, сколько можно! То, что для меня было счастьем (вагончик в Хускего, елочки, бродячая жизнь), для нее было случайностью, игрой, в которую она наигралась. Томиться, почти взаперти, было чересчур. Она не собиралась всю жизнь быть бродяжкой. Ей нужно было к чему-то стремиться. Идти в рост по ступеням – ощущать под ногами твердую почву, совершать усилие, и чтоб ради чего-то, а не просто так, – ей нужна была мечта… но осязаемая мечта. Ее манили не только сами горы, фьорды, водопады… но и социальное обеспечение, возможность хорошей зарплаты, вид на жительство, комфорт. Ради комфорта она готова была потерпеть, пережить лагерное забвение. Это как обморок. Она бы вытерпела. Я с сомнением качал головой. Она била меня в плечо, говорила, что я – пессимист, твердила, что надо верить в чудеса, смеялась… Она думала, что всё это один большой прикол!
– Будем прикалываться в лагере беженцев, – говорила она и устремляла взгляд вдаль.
Ей что-то чудилось впереди…
В двадцать пять лет под носом у себя ни черта не видишь, постоянно что-то маячит где-то там… впереди… какая-нибудь фантазия… вершина… звезда… Что-то понимать начинаешь только после того, как тебя как следует шарахнет по башке; это излечивает от дальнозоркости, начинаешь трезветь, понимаешь: смертен, можешь запросто покалечиться, заразиться или – вот выяснится, что ты пустой человек; ведь пока молодой, с рук многое сходит, ты подаешь надежды аж до тридцати пяти, пока есть шарм, и вдруг – облысел, потолстел, ничего не нажил, кроме камней в мочевом; мало-помалу от перспективного молодого человека, как только отсекли надуманное, остается скучное никчемное существо, которое бормочет банальности, сосет пиво, смотрит футбол и каждый месяц молится на социал или зарплату…
Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».
Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».
Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.
Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.
Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.
Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.
Церемония объявления победителей премии «Лицей», традиционно случившаяся 6 июня, в день рождения Александра Пушкина, дала старт фестивалю «Красная площадь» — первому культурному событию после пандемии весны-2020. В книгу включены тексты победителей — прозаиков Рината Газизова, Сергея Кубрина, Екатерины Какуриной и поэтов Александры Шалашовой, Евгении Ульянкиной, Бориса Пейгина. Внимание! Содержит ненормативную лексику! В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
И снова 6 июня, в день рождения Пушкина, на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены шесть лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Павла Пономарёва, Никиты Немцева, Анастасии Разумовой и поэтов Оксаны Васякиной, Александры Шалашовой, Антона Азаренкова. Предисловие Ким Тэ Хона, Владимира Григорьева, Александра Архангельского.
Иван Габай (род. в 1943 г.) — молодой словацкий прозаик. Герои его произведений — жители южнословацких деревень. Автор рассказывает об их нелегком труде, суровых и радостных буднях, о соперничестве старого и нового в сознании и быте. Рассказы писателя отличаются глубокой поэтичностью и сочным народным юмором.
Героиня романа – женщина, рожденная в 1977 году от брака советской гражданки и кубинца. Брак распадается. Небольшая семья, состоящая из женщин разного возраста, проживает в ленинградской коммунальной квартире с ее особенностями быта. Описан переход от коммунистического строя к капиталистическому в микросоциуме. Герои борются за выживание после распада Советского Союза, а также за право проживать на отдельной жилплощади в период приватизации жилья. Старшие члены семьи погибают. Действие разворачивается как чередование воспоминаний и дневниковых записей текущего времени.
Герой романа, как это часто бывает в антиутопиях, больше не может служить винтиком тоталитарной машины и бросает ей вызов. Триггером для метаморфозы его характера становится коллекция старых писем, которую он случайно спасает. Письма подлинные.
Четвертая книга монументального автобиографического цикла Карла Уве Кнаусгора «Моя борьба» рассказывает о юности главного героя и начале его писательского пути. Карлу Уве восемнадцать, он только что окончил гимназию, но получать высшее образование не намерен. Он хочет писать. В голове клубится множество замыслов, они так и рвутся на бумагу. Но, чтобы посвятить себя этому занятию, нужны деньги и свободное время. Он устраивается школьным учителем в маленькую рыбацкую деревню на севере Норвегии. Работа не очень ему нравится, деревенская атмосфера — еще меньше.