Исповедь - [5]

- Бэзил! Нас ждут в ресторане, - раздался за спиной командный голос Сьюзен, что означало в переводе на русский: "На выход! С вещами!" - Видели, каков был сегодня "холи спирит"?

Сьюзен посмотрела в глаза своего подопечного, как следователь на припертого к стенке обвиняемого, и хищно прищурилась.

- Да, изрядный, - согласился, улыбаясь, Василий Иванович.

- Это магия, волшебство! - "Следователя", похоже, потянуло на рекламу своей "компании". Зрачки её резко расширились, словно у взявшего свою дозу наркомана на ярком свету. - Это как море!

- Это точно, - согласился полковник. И добавил по-русски, вернее, по-церковнославянски: - "Море великое и пространное, тамо гади, ихже несть числа".

- Что вы сказали? - вскинула брови Сьюзен.

- Это непереводимо, - увернулся профессор и махнул рукой.

Воскресные радения оканчивались обязательным совместным ланчем в ресторане - своеобразным аналогом коллективной трапезы у ранних христиан. С той лишь разницей, что теперь каждый оплачивал свой счет сам. Поесть Василию Ивановичу толком не дали, поскольку засыпали вопросами.

Уже при рассадке Василий Иванович уловил своим чутким ухом невинный обмен репликами между Сьюзен и Кэтрин. На вопрос первой, отчего сегодня не было на богослужении Дика, вторая ответила, что у него заболели внезапно жена и дочь, однако сегодня утром их всех видели отьезжающими куда-то. "Бедняжка, - вздохнула Сьюзен, - будем молить Господа, чтобы они побыстрее поправились". На том разговор и кончился.

"Доигрался хрен на скрипке!" - отметил про себя Василий Иванович, информированный о том, что такое ослушание бедолаги Дика будет приравнено "братьями-апостолами" к попытке побега из концлагеря.

Уклонение от радения и последующей трапезы без сугубо уважительных причин означало если и не преступление, то уж, во всяком случае, злонамеренный проступок. Разумеется, ни о каком принуждении к отправлению культа и речи быть не могло: меру должного поведения определял инстинкт, безошибочно подсказывавший границы дозволенного. И вольному субъекту в этих условиях оставалось лишь строго соблюдать установленный режим, "держать улыбку" и присматривать за ближним.

Вольность уйти пораньше смогла позволить себе сегодня лишь Нинка, да и то потому, что у неё, по её словам, была забита стрелка с каким-то козлом из ФБР - добрым знакомцем своей "жилички" Сьюзен.

Не успел Василий Иванович наложить себе на тарелку "американский салат" и вооружиться ножом и вилкой, как на него навалилась Кэролайн.

- Что вам больше всего понравилось в Америке? - спросила она, тщательно, как учили её из телевизора, пережёвывая пищу.

Василий Иванович оторвался от тарелки и, задумавшись, почесал кривым ногтем в бороде. Он хотел было сказать "природа", однако заслуги насельников этого континента не было в том никакой. Мысль профессора остановилась на водопроводной воде в Вашингтоне - такой же чистой и почти такой же вкусной, как и подмосковная времен его счастливого детства, но он решил, что его слова сочтут за очередную, обидную для национальной гордости "великоамериканов" насмешку.

- Национальная галерея, - сказал, выдержав МХАТовскую паузу, полковник.

В общем, опять вышла бестактность: получалось, что то лучшее, чем богата Америка, было привозным - скупленным за бесценок, а то и вовсе краденым: и Дега, и Ватто, и Гейнсборо. Исправляя свою оплошность, полковник мысленно вышел из Национальной галереи, пересек сквер, ведущий прямиком к высящемуся вдалеке Капитолию, и устремился в здание напротив. Но не Музей африканского искусства, и не модернистов, и даже не искусства австралийских аборигенов.

Ну и музей авиации и космонавтики, конечно же! - сделал одолжение своим интервьюерам профессор. - Только вот объясните мне, Бога ради, отчего это американские аэропланы так часто носят бесовские имена - "Демон", "Вуду", "Бэнши", "Фантом", наконец?[3]

- Американские конструкторы - все верующие люди, христиане, - решительно вступилась за своих единоверцев Сьюзен.

- "Even the demons believe - and tremble!", - улыбнулся Василий Иванович, напоминая ей известное речение Апостола Иакова. И не без удовольствия повторил его, но уже по-русски: - "И бесы веруют, и трепещут". А вот у нас в России такое даже в лютые безбожные времена немыслимо было.

Действительно, возможны ли были даже при Хрущеве, устроившем новый, пуще всех прежних, погром церкви, скажем, разведчик "Ведьмак", истребитель "Упырь", бомбардировщик "Вий" или штурмовик "Вурдалак"?

- Гражданское право США, - вступила в полемику железная Кэтрин, - предоставляет творцу технического изделия право давать ему любое наименование.

Это русский профессор, преподававший в числе многих других дисциплин ещё и гражданское право зарубежных стран, знал и без адвокатши-"гестаповки" с недоразвитыми затылочными долями.

- А что касается России, - входила в раж накачавшаяся "холи спиритом" Кэтрин, - то тоталитарный коммунистический режим подавлял элементарные права человека, в том числе и свободу творчества и свободу самовыражения!

"Действительно, а если бы её не подавляли?" - вздохнул про себя Василий Иванович, наблюдавший результаты этого угнетения наших ученых и конструкторов во Вьетнаме, где он самолично допрашивал "окученных" русскими ракетами вольных летунов вольной Америки. Но у тех были свои претензии к советскому тоталитаризму, его науке и технике.