Исповедь бывшего хунвэйбина - [19]

— Что ни говори, а не очень похоже, — сказал я сам себе.

— Ты все еще говоришь, что непохоже? Да? Непохоже? — он, разложив картину, продолжал просвещать меня, указывая на каждую черту предполагаемого иероглифа. — Посмотри еще раз на эту мотыгу: сама мотыга — это иероглиф «рот», рукоятка — горизонтальная черта над ней...

— А где откидная черта влево? Где? Откидной нет, но предполагается?

— Мазков кисти здесь немало. Надо только всмотреться и найдешь то, что надо, — продолжал он мне показывать их, давая пояснения. Я долго стоял молча, потом спросил:

— Ты сам обнаружил?

— Думаешь у меня такие проницательные глаза? На агитационно-пропагандистской доске на центральной улице все могут увидеть эту картину в увеличенном размере, как конкретный пример воспитания в духе классовой борьбы. Я тоже, получив урок, разглядел... — сказал он, и, помолчав, добавил — в нашем мозгу струна классовой борьбы натянута еще недостаточно, слишком мало у нас умственных способностей.

Мне стало немного стыдно, поэтому я сказал ему:

— Да, да, это хорошо, что ты сегодня зашел ко мне и сказал об этом. Иначе я остался бы в неведении; когда-нибудь пошел бы на центральную улицу да у той доски, возможно, вступил бы в дискуссию с кем-нибудь, потом пришлось бы раскаиваться из-за того, что не успел просветиться.

В связи с возвращением домой старшего брата и прекращения занятий по случаю революции я уже больше десяти дней не появлялся в стенах школы и испугался, что отстал от стремительно развивающейся «Великой культурной революции». В будущем аттестате могут записать: «Не проявил себя в пролетарской политике». Подумав об этом, я условился с ним, что завтра же вместе пойдем в школу.

В ту ночь пошел сильный дождь. Вся семья как раз сладко спала и была разбужена стуком в окно и голосом, который звал:

— Второй брат, второй брат! Быстрее вставай, помоги моему отцу! Надо укрыть дацзыбао! — это звал младший сын дяди Лу.

— Сяоэр,[10] быстрей вставай! — мать сразу же толкнула меня в бок.

Почти священный долг подхватил меня с постели в одних трусах и понес во двор. Дождь действительно был проливной, шел как из ведра. Двор на половину заполнился водой.

Дядя Лу, как и я, в одних трусах, стоя неподвижно, обеими руками держал пластмассовую крышку, защищая дацзыбао от дождя, который безжалостно хлестал его по спине.

Я быстро бросился в дом дяди Лу в поисках молотка, гвоздей и какого-нибудь материала из дерева. Его дом уже заливало водой. Я хотел сначала помочь тете Лу остановить поток воды, переливавшийся через порог, однако она сказала мне:

— Это не беда, что нас подмочило, сначала иди помоги дяде Лу защитить дацзыбао. То, что написал твой старший брат, — святыня нашего двора.

Дядя Лу и я сбили простую раму, прикрепили ее к карнизу навеса семьи Ма, сверху приколотили пластмассовую крышку, а под нее — дацзыбао.

Дядя Лу, смахнув с лица дождевую воду, как бы для меня, но похоже сам себе сказал:

— В конце концов, чтобы стать на чью-то сторону, надо посмотреть на действительное поведение человека и тогда определиться.

Не взирая на дождь, мы провозились довольно долго, но я так и не смог понять, в чем состоял смысл содеянного. Дядя Лу подтвердил, что его осмотрительность до нелепости смешна. А я слепо следовал за ним.

В этой «культурной революции» нелегко было выбрать правильную позицию, чтобы оказаться на стороне председателя Мао.

ГЛАВА 5

Движение в школе было похоже на пожар, на бедствие, его мощь стала неудержимой. Обе стены всех коридоров с первого до третьего этажа были обклеены несколькими слоями дацзыбао, толщина которых уже равнялась примерно толщине доски. Кроме того, было протянуто множество веревок, на которых тоже висели дацзыбао. Люди, как в лабиринте, бочком пробирались между ними.

Дацзыбао, критикующих «Саньцзяцуньцев», уже не было. Учащиеся с помощью дацзыбао начали разоблачать учителей, учителя тоже с их же помощью разоблачали друг друга. Уже осталось совсем мало учителей, чьи имена и фамилии не попали в дацзыбао. Один учитель математики по фамилии Ай имел трех сыновей, получивших имена Ай Го, Ай Минь, Ай Дан. Один умник из числа учителей политики провел анализ, согласно которому получалось, что если к фамилии Ай (любить) добавить чистые имена сыновей Го, Минь и Дан, то получится «любить Гоминьдан». Рядом с Этой дацзыбао висела другая, которая была подписана десятками учащихся нескольких классов и критиковала уже учителя политики: «Посмотрите на полностью обуржуазившуюся душу, он уже оделся в западный костюм, имеет сверкающий лаком велосипед марки «летящий голубь». В конце недели он со своей разряженной в свободное цветное платье вонючей старухой отправляется на танцы. Под стеклом на его рабочем столе вместо портрета председателя Мао лежит цветная фотокарточка той же вонючей старухи. В конце поставлены вопросы: может ли такой человек давать уроки пролетарской политики? Может ли он и дальше оставаться в социалистической школе? Может ли он занимать место в красной аудитории социалистической школы, базирующейся на марксизме-ленинизме и идеях Мао Цзэдуна?

Еще одна дацзыбао всего из трех строк. Каждый иероглиф величиной с пиалу. Написано: Ян Юйфэнь, ты почему всегда опрыскиваешься одеколоном? Серьезно требуем от тебя — отвечай! Отвечай!! Обязан ответить!!! Подпись: революционный учащийся. Тот же революционный учащийся как бы специально для учителя, к которому он предъявляет требование, оставил пол-листа чистой бумаги. Учитель, похоже, понял смысл и на той же половине листа красивым почерком кайшу