Исповедь - [4]

Когда я подошел, они перестали хмуриться, и одна из них — та, что помоложе и явно повосприимчивее, — робко мне улыбнулась. Я подавил в себе бешеное желание впечатать ее головой в стену (хотя у меня перед глазами еще долго стояла восхитительная картина, как ее череп раскалывается от удара о шершавый бетон и алая кровь постепенно пропитывает ее золотисто-каштановые волосы, отливающие рыжиной в свете уличных фонарей). И хотя я больше не вижу своего отражения в зеркале, я знаю, как выгляжу. На самом деле ничего особенного. Я никогда не был красавцем. Женщины не млели, глядя на меня. Никто из них не изнывал от желания забраться ко мне в постель. Моя личная жизнь была небогата событиями — у меня были романы, конечно; но они всегда складывались непросто и продолжались недолго, — но теперь, когда я стал вампиром… может быть, это грубо звучит, но вампиры привлекают женщин, как собачье дерьмо привлекает мух. А теперь представьте, каково это, когда женщины буквально вешаются тебе на шею лишь потому, что ты проклят. Они хотят меня даже не потому, что я богат или знаменит. С этим я бы еще как-то справился — во всяком случае, я бы тешился мыслью, что я так или иначе заслужил такое к себе отношение. Но чтобы вот так вот… видеть эти многозначительные призывные улыбки на лицах женщин, которые не удостоили бы меня и взглядом, когда я был живым… Они улыбаются вовсе не мне. Они улыбаются моему проклятию. Для меня это обидно, для них — унизительно. И конца этому нет и не будет.

Я подошел к дому, но для меня это было уже не строение из дерева, камня и кирпичей, мрамора и стекла. Дом казался живым существом. Он пульсировал сгустками жизни, и каждый сгусток бурлящей крови был мне знаком — хорошо знаком, — их запах и ритм, еженощные терзания, постоянные искушения. Алое сияние за тем окном — миссис Уинтер. За другим окном — Анна Беркович и ее племянница Бренда. Мои ощущения обострились. Я безошибочно чувствовал, кто сейчас дома, а кого нет. И еще я почувствовал, что у меня гости.

Она дожидалась меня в коридоре у двери, зябко кутаясь в шубку. Ее пульс еле-еле теплился, застывший и вялый. Но, увидев меня, она ожила, глаза загорелись, бледная кожа порозовела.

Боль в зубах была острой, как нож.

— Что ты здесь делаешь, Кейт? Уже поздно. Сейчас ты должна быть дома, с Тимом. Ты сейчас должна спать.

— Я не могла спать. Не могла оставаться дома. — Она отвела глаза, но потом вновь повернулась ко мне, и в ее взгляде был вызов. Она закусила губу и посмотрела мне прямо в глаза — решительно и непреклонно. Я уже понял, чего мне ждать. Так уже было не раз.

— Кейт, не надо…

Но она уже распахнула шубку. На ней больше не было ничего, даже белья. И я знал, что именно так и будет. Ее тело матово поблескивало в тусклом приглушенном свете, но я видел не просто тело. Я видел, как кровь переливается под ее теплой кожей, и мне безумно хотелось провести пальцами вдоль хрупких вен. Дразнящая кровь приливала к ее увлажненному лону, затвердевшим соскам, чуть припухшим губам. От нее исходила волна пьянящего жара, которому я был не в силах противиться. Я уже понял, что не удержусь. Все благие намерения пошли прахом, и жажда разлилась алым туманом, который окутал весь мир.

Она, наверное, что-то такое заметила. Я безотчетно шагнул ей навстречу. Она хрипло вскрикнула и упала мне на грудь. Обхватила меня за шею и прижалась ко мне всем телом. Я уткнулся лицом ей в горло, забывшись в могучем ритме кровавых токов в ее трепещущей яремной вене. Сейчас, сейчас я выпущу зубы… Неимоверным усилием воли я взял себя в руки и вместо того, чтобы легко прокусить тонкую кожу, стал впивать ее вкус языком и губами. Солоноватый и пряный пот и тонкий аромат ее духов закружили мне голову и на мгновение заглушили неодолимый зов крови.

Она легонько укусила меня за ухо и чуть отстранилась.

— Ну что, — хрипло проговорила она, глядя мне прямо в глаза. — Ты меня пригласишь войти, или мы так и будем стоять в коридоре?

Когда мы вошли в квартиру, она сбросила шубку на пол и направилась прямиком в спальню. Я представил себе холодный и горький вкус плазмы из холодильника, представил свой темный встроенный шкаф, где висели меха и кожаные куртки (гроба у меня нет и не было никогда; я всегда считал это пижонством). Я подумал о технике самоконтроля, о дыхательных упражнениях йогов, о самовнушении и о самом банальном, но иногда очень действенном способе продержаться до рассвета и все-таки выпутаться из затруднительного положения — стиснуть зубы и терпеть.

— Зачем ты так делаешь, Кейт? Зачем ты так унижаешься? Ты умная, взрослая женщина… адвокат. У тебя своя жизнь, интересная и насыщенная. У тебя очень хороший муж, который любит тебя без памяти. У тебя дети, в конце концов. Господи, как же ты не понимаешь… — Имя Господа нашего оцарапало мне гортань, как осколки битого стекла. Но мне нужна была эта боль. Все что угодно, лишь бы освободиться от этой кровавой мути. — Если ты сама себя не уважаешь, то подумай хотя бы о них.

— Да пошли они все, — отмахнулась она, и ее глаза вспыхнули жестоким неукротимым огнем. — Мне не нужен никто, кроме тебя. И ты меня тоже хочешь… и ты это знаешь!