Испорченная кровь - [41]
— Ждал ты или нет, мне плевать, — сказал Негера. — Но это место моего хозяина, а ты катись к чертям собачьим.
И, ухватив молодчика за штаны, другой рукой все еще держа его за шиворот, он перебросил его, как щенка, через балюстраду, после чего почтительно поклонился Борну:
— Извольте занять свое место, хозяин.
Этим мелким инцидентом и начались стремительные события в Хухлях. Не стоит задумываться над тем, что первой была стычка не между буршем и чехом, а между двумя чехами; уж такова жизнь со всеми ее неожиданностями.
На палубе парохода «Прага», который вез более высокопоставленных буршей, настроение тоже царило не ахти какое радостное. Когда капитан, под угрозой кинжала герра Вольфа, велел поднять на мачте германский флаг, чешские пассажиры, — их было большинство — грозно возроптали, с палками в руках и пеной у рта устремились к капитану, который тем временем спокойно вернулся на мостик, и возмущенно потребовали возвратить чешский флаг на место, иначе они разнесут в щепы все, что есть на палубе, а самого капитана выбросят за борт, на произвол стихии.
Тут в конце концов терпение капитана лопнуло: человек из народа, честный и хладнокровный, но, как все капитаны, не очень-то разборчивый в выражениях, он, выйдя из себя, сказал так:
— Неужели, черт меня побери, я тут только на то и поставлен, чтобы опускать да поднимать какие-то там флажки? Ежели немцам не нравится чешский флаг, а чехам немецкий, поплывем без всякого, и подите вы все подальше!
Благодаря такому решению, пассажиры парохода «Прага» доплыли до пристани Малые Хухли (другая пристань, «Большие Хухли», предназначалась для колесных пароходов) в мире, какого только можно было ожидать при такой обстановке, правда без торжественно развевающегося вымпела.
От пристани до курортного ресторана — рукой подать: даже если считать крюк, который приходится делать, чтобы пройти пешеходный туннель под железнодорожной насыпью, все расстояние не составляет и четверти километра. Но «австриякам» и их гостям этот путь показался бесконечным, ибо вел шпалерами кипящих ненавистью чехов — студентов из Праги и жителей Хухлей, среди которых грозно выделялись богатырские фигуры рабочих местных каменоломен, называемых в просторечии «скальниками», которые задолго до того собрались в трактире, предвкушая, как будут бить буршей. Немецкие студенты тесно сомкнулись, плечом к плечу, и, настороженно поглядывая по сторонам, напрягши мышцы, прикрыли собой обеих дам, двигавшихся в середине группы.
Дамочка из Иены, опиравшаяся на руку председателя «Гибеллинии» Вольфа, дрожа от страха, осыпала своего кавалера упреками: что за нелепая затея, эта поездка в Хухли, ведь она, подданная Германской империи, подвергается здесь такой опасности, и вообще, какое ей дело до конфликтов между пражскими корпорациями и местными варварами, которые чтят красно-белый флаг и говорят на каком-то ужасном дикарском наречии; она, супруга германского делегата из Иены, покорно благодарит пражских буршей за такое гостеприимство…
А Вольф, уязвленный, несчастный и злой, — «ну этот чешский сброд мне за все заплатит!» — старался популярно объяснить даме положение, которого она не понимала, тем, что во всем виноваты евреи, жидовские подстрекатели, мрачные любители детской и девичьей крови, гнусные шейлоки; славянские обитатели этого края, так называемые богемцы, или чехи, — племя, происходящее от бывших рабов, привезенных сюда германцами, в давнее времена заселявшими эти земли, — народ примитивный и отсталый; евреи же, которым, как известно, всегда бывает прибыль там, где царит беспорядок, воспользовались духовным убожеством чешского народа, чтобы натравить его на бывших господ, немцев, и в особенности против студенческих корпораций. Вот что вынужден он, Вольф, сказать сударыне в оправдание и в объяснение происходящего; от этого обстановка, не слишком приятная, ничуть не стала приятнее для сударыни, зато, по крайней мере, прояснилась.
— А тот, кому известна суть вещей и кто понимает их взаимосвязь, тому легче нести их бремя, — добавил Вольф.
— Но почему же вы тогда не примете мер против евреев? — удивилась сударыня.
— О, не беспокойтесь, дойдет и до этого, заверил ее Вольф.
Перейдя на ту сторону железнодорожной насыпи, бурши могли считать себя в безопасности: ресторан Штулика, а главное, полицейские у входа — были в двух шагах. Народу собралось туча, и атмосфера становилась все накаленнее, но, так как немцы держались тихо и скромно, не было повода схватиться с ними; и, по нашему мнению, не бурши охраняли двух перепуганных дам на этом опасном марше, а, наоборот, дамы служили защитой буршам, ибо присутствие хрупких женщин умерило воинственность толпы. Таким образом, председатель «австрияков» без урона провел своих коллег и гостей на каштановую террасу, где второстепенные «австрияки», чувствовавшие себя в ожидании как на иголках, приветствовали их громовым «ура» и встали, как один человек, высоко подняв кружки. А тут уже подоспели и пан Штулик, и пани Штуликова, буфетчик и мальчишка-официант; они стали разносить новые пенящиеся кружки, оркестр грянул «Стражу на Рейне», германский флаг, вновь извлеченный из чехла и укрепленный на ветви каштана, взвился над головами буршей, а они, счастливые оттого, что снова все вместе и в безопасности, чокались, обнимались и выкрикивали воинственные лозунги.
