Исполнитель желаний - [46]

Однако, утверждать, будто Кирочкины переживания не вызывали у её подруги чувственного отклика было бы ошибкой; взаимность со стороны Нетты, безусловно, имела место: она тоже скучала, если случались размолвки, часто сидела одна, а иногда даже, очень редко, правда, да и то полунамёками, первая предлагала перемирие.

В обиходе подруг было множество забавных выдуманных словечек, понятных только им двоим; существовали игры, в которые умели играть лишь они одни в целом свете. К праздникам, а иногда и просто так, девчонки рисовали друг другу карандашами, фломастерами, акварелью красочные открытки или даже целые журналы, с картинками, наклейками, забавными историями, шутками-междусобойками, комиксами про одноклассников и учителей.

Подобные маленькие секреты способны сплотить сильнее, чем какие-либо другие интересы подростков — сформировавшийся вокруг подруг трогательный, игрушечный мирок, обособленный, отделенный от всего остального, неодолимо притягивал Нетту, и потому, вероятно, она не могла окончательно шагнуть за его пределы, к другим девчонкам с их вечными сплетнями, смешками в спину, разговорами о косметике и нарядах. С Кирочкой всегда можно было остаться наедине, даже если вокруг были люди, множество людей. Она с детства обладала поистине чудесным свойством — создавать вокруг себя такие уютные мирки — этому она научилась, когда её забрали из детского сада и отдали на попечение бабушки. Бабушка постоянно хлопотала по хозяйству или смотрела нескончаемые телевизионные сериалы, не обращая на внучку никакого внимания; дети, предоставленные сами себе и при этом ограниченные в общении, обыкновенно вырастают в замкнутых чудаковатых взрослых, как будто немного сопротивляющихся всему внешнему, но наделённых взамен отзывчивости и готовности жить настоящим моментом, неуёмным воображением и какой-то таинственной отрешённо-счастливой мечтательностью — как будто Вселенная, навеки оставив этих своих избранников наедине с ними самими, приобщила их к чему-то более чистому, высокому и значительному, чем человеческое общество.

Другие сверстницы, конечно, тоже интересовали Нетту; и она довольно часто сознательно подавляла в себе желание к ним присоединиться, её привязанность к Кирочке была достаточно глубокой, и вдобавок, примешивалось чувство вины, ведь Нетта понимала, что, оставляя подругу, обрекает её на одиночество. Тем не менее, ссорились они нередко. И Кирочка всегда извинялась первая, вне зависимости от того, которая из них двоих оказывалась виноватой. Она любыми способами пыталась вернуть себе утраченное расположение Нетты, порой унижаясь, порой позволяя рыжей слишком многое и прощая даже то, что не следовало бы прощать; но не стоит поспешно судить её за это; мало кто способен в полной мере представить себе, насколько сильной может быть единственная привязанность изгоя.

И Нетта, как, наверное, любой человек, не осенённый подлинной святостью, не устояла перед великим соблазном этим воспользоваться. Но, к чести её надо заметить, рыжая старалась не слишком наглеть. Кирочка ничего не жалела для Нетты — и добрую половину школьного завтрака, и домашние задания, и время, и порывы, и мечты — всё это она с радостью складывала на алтарь их дружбы; и, разумеется, посещение кафе на бульваре Плачущих Тополей вскоре было прощено Нетте, как и прочие небрежности, вольности, даже мелкие пакости — рыжая ведь была единственным существом, капризным, может быть, переменчивым, не упускающим своей выгоды, но тем не менее — Кирочка чувствовала — искренне привязавшимся к ней. И все жертвы, приносимые Кирочкой, объяснялись лишь её неуёмной благодарностью Нетте за это.

2

У Саша Астерса была длинная тонкая шея и крупная яйцевидная голова. Когда в средних классах он, подобно многим юношам, вдруг как-то размашисто и резко вытянулся, это стало ещё заметнее; русая стриженая голова, особенно если глядеть издалека, плыла в шумной утренней толпе школьников будто бы сама по себе; заметно возвышаясь над линией плеч, она воспринималась чем-то самостоятельным, отдельным, и оттого невообразимо гордым. Лоб у Саша был высокий, крутой, щёки трогательно округлые пока, нежные, должно быть; когда он смущался или сердился, они, как у большинства светлокожих, распускались большими красными цветами.

Учился Астерс неважно, но тем не менее в классе его уважали. Он был немного неуклюж, нескладен, но одарен зато таким задорным искрометным обаянием, что когда он смеялся, хотелось смеяться тоже, просто смеяться, не важно над чем; среди мальчишек Саш легко становился заводилой; а многие девчонки уже бросали на него заинтересованные взгляды, красивые девчонки — не то что Кирочка! — они красили ресницы и даже волосы, модно одевались и носили свои тетради в кокетливых сумочках, а не в квадратных ранцах.

С пятого класса таинственная связь существовала между Кирочкой и Сашем Астерсом. Между «отличным парнем» и «ручкой от швабры». Должно быть, всё началось в тот день, на уроке географии, когда Кирочке показалось, что из загадочной страны фантазий поиграть с нею пришёл дракончик Гордон; ему ведь нужно было в кого-нибудь вселиться, чтобы существовать в настоящем мире, и почему-то он выбрал именно яйцеголового Саша Астерса…