Исполнитель - [5]

- Ты не понимаешь...

- Я все понимаю. Для подобных ситуаций существует институт помилования. Не ты первый мучаешься над этим вопросом. Смертная казнь предназначена только для преступников, и факты взвешиваются не один раз. Если она невиновна, то ей ничего не будет.

- Будем надеяться, - махнул он рукой и ушел.

Я сел за стол, достал журнал приема-сдачи дежурства, заполнил, а затем отправился в карцер.

- А, это ты. - Даня понуро сидела у стены, положив голову на колени, и на мое появление больше никак не отреагировала. Я молча расстегнул наручники, вложил ей в руку расческу и, не без нутряного ужаса, вышел из карцера. Минут десять прошли в напряжении - вдруг "сотворит"... А потом вернулся.

- Значит, ты мне веришь? Не боишься? Даже после вчерашнего... - Она сидела на полу в той же позе и вертела гребень в руках. - А почему они не верят? Обязательно надо засадить?.. Ты мне правда веришь?

- Да.

- А они не верят... - в голосе послышались слезы.

- Надо было подать апелляцию.

- Не хочу от них ничего... сволочи. Я взял ее руку, осторожно провел пальцами по запястью.

- Наручники мозоль натерли. Я их больше не буду тебе надевать.

- На всю жизнь останутся... Хотя и жизни-то осталось... Слава, слушай, нет у меня сейчас настроения заниматься прическами.. Ты оставишь мне гребешок?

- Нет.

- Почему?

- Хочу видеть, как ты расчесываешься. Мне нравится на тебя смотреть.

- Было бы на что! - Она вскинула руку к волосам и наконец-то улыбнулась.

- Да что ж это... - Я вновь поймал ее руку и прикоснулся к мозолям. Может, крем принести?

- Не поможет... А можно мне в душ?

- Конечно...

Она встала, осторожно опустила расческу мне в нагрудный карман и заглянула в глаза:

- Пусть у тебя побудет, ладно? Я кивнул, привлек ее к себе и поцеловал. На мгновение она обмякла, но встрепенулась и отскочила, сжав кулачки.

- Что, привык зэчек лапать?!.

- Нет, просто... - я запнулся и выдал совсем не к месту: - ...просто ты идешь в душ.

- Да, это, конечно, аргумент... - Она двинулась вперед, но у дверей ванной остановилась и повернулась ко мне. - Еще раз так сделаешь - укушу.

И тогда я поцеловал ее снова. На этот раз она не вырывалась, наоборот - обняла меня, прижалась всем телом, дрожа, как на холодном ветру. Отскочила.

- Начальство заметит - выговор получишь.

- Переживу.

- Да? Тогда стоит ходить в душ почаще... - и она скрылась за дверью.

Отмокла Даня минут за пять, а потом долго сидела на моем законном столе и разбирала волосы. А когда до конца смены осталось совсем немного, спросила:

- Слава, ты что, девушек только перед душем целуешь, а после нет?

- Не хочу пользоваться твоим минутным настроением...

- Ну-у, дурной!.. - она притянула меня к себе и крепко поцеловала.

* * *

- Что с тобой, Карл? Ты выглядишь как утопленник!

- Ее приговорили.

- Что?

- Прошение о помилований отклонили... Как это? Как? - он вцепился мне в плечи и затряс из всех сил. - Почему?!

- Ты обращаешься не по адресу.

- Какому адресу? Все... Поздно... - Он отвернулся, сел на стол. - Как я ей скажу...

- Ну, давай я...

- Нет. Я должен сам... Завтра. Завтра скажу.

Он ушел, даже не попрощавшись, а я неторопливо обошел секцию, закинул в кладовку забытую Карлом сумку и отправился к Дане.

- Хочу в душ, - подпрыгнула она, увидев меня. Я обнял ее и поцеловал. - Все равно хочу.

Наручники опять отправились ко мне в карман, а Даня, после долгих поцелуев - в ванную. Дрызгалась она там, негромко мурлыкая, не меньше часа, а потом явилась, как господь народу, завернутая в казенное небесно-голубое полотенце.

- Вот так Диана! В тоге. В честь чего?

- Ногти у меня длинные, надо бы подстричь.

- Ай-яй-яй, опять тебя тянет на острое!

- Длинные, - хладнокровно парировала она, - а остальное не мое дело.

- Ну, как скажешь... - я достал из стола ножницы и пошел следом за ней.

Даня уселась на пол в уголке карцера, сложив ноги по-турецки, и царственным жестом протянула мне руку. Тонкие, нежные пальчики. Работой их тут давно не утруждали. Правда, впечатление изысканности портил ободок жесткой кожи вокруг запястий. Я не удержался, осторожно погладил живой "браслет", кисть руки. На ощупь хорошо чувствовалась разница - как будто жесткий брезент переходит в мягкий шелк. Пока я стриг ей ногти, то несколько раз отвлекался на эксперименты. Даже кожа ладоней казалась нежнее, чем на запястье...

- Вторую... - шепнула она дрогнувшим голосом.

Я взял ее ладонь двумя руками, тихонько дохнул на нее, коснулся губами...

- Не могу больше... - она откинулась, увлекая меня за собой, полотенце развернулось, и под ним, естественно, ничего не было, а тело ее била крупная дрожь, руки лихорадочно рвали мою рубашку, крепко прильнули губы...

Она была страстной, ненасытной, и одновременно нежной. Она плакала и благодарила, и просила любви снова и снова, пока не сорвалась в крик... А потом была тихой и спокойной, и я мог спокойно ласкать ее плечи, бедра, девичью грудь, играть волосами.

- Как хорошо... - прошептала она, перевернулась на живот и уткнулась носом в мягкий поролон.

- Ну что опять, - тихонько поцеловал я ее между лопаток, - что ты плачешь?