Испанский сон - [144]

В ночь второй провокации она меня спрашивает: «Вася, а ты сам не подцепишь от меня что-нибудь, что осталось?» — «Нет, — говорю, — я себе вакцину вводил, специально для таких случаев». — «Вася, — говорит она, — а я тебе нравлюсь?» Ну что я ей скажу? «При чем здесь это, — говорю. — Это же провокация, процедура… мой врачебный долг». — «Значит, это не в расчет? А когда же я с тобой рассчитываться буду?» — «А это потом», — говорю. Так и топтал ее еще ночей пять… и вдруг…

(Здесь Этот всхлипнул.)

Короче… в очередной какой-то раз… топчу ее… мечту, блин, поэта… и тут вдруг вспоминается мне девочка Оля, моя единственная любовь…

И так мне сразу противно стало. Я, веришь, тут же вынул из ее красивой п--ды, слез с нее и говорю: «Все, подруга. Лечение окончено, мы в расчете». — «Как, — говорит, — даже не кончишь?» — «Нет». — «Ну, дай хоть до утра доночевать, а то куда я сейчас». — «Нет, — говорю. — Вот тебе три рубля на такси, и чтоб больше я тебя никогда не видел». И она ушла… а я… плакал там до утра…

* * *

Этот заплакал опять, и Марина подумала, что рассказ его долгий и дает ей дополнительную возможность дольше держать его в этом состоянии зависимости, а следовательно, больше шансов все-таки выполнить столь желанный и подготовленный план.

— Ты потратил много душевной энергии, — мягко сказала она, прощально пожав Царя, который все это время доверчиво покоился в ее ладони, — да и скоро сюда придут… Тебе нужно отдохнуть и успокоиться. Отложим продолжение на завтра, о’кей?

Этот заплакал еще пуще.

— А вдруг ты… вдруг завтра слушать не станешь…

Она усмехнулась.

— Мы же договорились помочь друг другу, — вкрадчиво сказала она, испытывая удовольствие от этой изящной подмены понятий и от того, что ее слова явственно западали ему в душу. — Тебе действительно нужно отдохнуть… ты разве забыл? Завтра у тебя много работы.

— Я не забыл…

— Ты помнишь все, что нужно сделать?

— Да…

— Ну-ка, — потребовала она, — перечисли.

Он вытер слезы.

— Да помню я.

— Перечисли, — повторила она. — Я должна быть уверена, что твоя душевная травма не отразилась на памяти.

Он начал перечислять. Она пару раз поправила его в незначительных деталях. Она видела, что он готов.

— Видишь, не забыл.

— Да. Молодец. Теперь иди.

— Завтра — во сколько?

Почему бы не остаться на ночь в больнице, подумала она. Лично не проконтролировать… а может — а вдруг? — провести сладкий час с Отцом…

— Спрячешь меня в больнице?

— Спрашиваешь…

— Вот тебе и ответ. Приду как обычно… Пообщаюсь с Отцом… с сестрами… Нет, — сообразила, — лучше в таком виде мне днем не появляться. Приду под вечер, как стемнеет. Как пройти на территорию незамеченной?

— Возле бойлерной. Я открою ворота, но ты… давай лучше, я там тебя встречу.

— Во сколько?

Он пожал плечами.

— Чем раньше, тем лучше…

— В восемь — годится?

— Да.

Она немножко подумала.

— Опять, небось, пьянка будет?

— Ну как… Главная пьянка сегодня…

— Ясно.

Приду-ка пораньше, решила она.

— Приду в шесть. Запомнил? В шесть, ворота возле бойлерной. И… ты можешь не пить? Всего раз, только завтра? Работа ведь ночью важная.

Он смотрел на нее, как на начальника, которого уважают, боятся и любят одновременно.

— Как скажешь… Могу и не пить… Я все для тебя сделаю, не сомневайся…

Он несмело улыбнулся и покачал головой.

— До сих пор не пойму, как это я захотел… да и смог… рассказывать вообще, а тем более женщине… Странно. Ты такая молодая… а для меня все равно что старшая сестра… или мама…

— Да, только маму ты хотел трахнуть, а меня…

— Тебя…

Тебя тоже хотел, догадалась она, вот что он собирался сказать, но благоразумно передумал.

— Понимаешь… маму мне мешал отец… а тебя — кто-то, кого я не знаю… кого я боюсь…

— Ступай, — она чмокнула его в щеку и подтолкнула к двери. — Да поосторожней на улице. Праздник, пьяни везде полно.

— Ага.

— Поменьше переживай там на улице, понял? А то смотри, не успеешь дорассказать.

— Успею.

— Пока, — сказала она и выпихнула его за дверь.

Потом привалилась спиной к двери и перевела дух. Пронесло, что ли? После жестокого дневного урока она боялась поверить. Забавно, подумала, как он сказал… трахнуть маму ему мешал отец, а ее — кто-то, кого он не знает. Тоже мне психоаналитик, усмехнулась она. Как же не знает? Очень даже прекрасно знает… ведь это тоже отец… только не отец, а Отец.

* * *

Началась лихорадка субботнего вечера. Быстрая стирка: завтра уже нельзя, может не высохнуть. Опять косметика. Одежда, автобус, магазин, Корней: «Что с тобой, Боже!» — «Все хорошо, дорогой… просто пьянь, бывает… потом расскажу…» — «Нет, ты…» — «Ты голодный. Садись, я сейчас…» — «А я-то тебе… Это тебе — с праздничком, дорогая…» — «Спасибо… Какая прелесть! Я так люблю тебя!» — «А еще шампанское… А что приготовишь?» Ужин, любовь… «Что же все-таки произошло? Расскажи, давай выясним, накажем…» — «Не хочу. Унизительно». — «Для кого? Для тебя?» — «Да». — «Это унизительно в первую очередь для меня! Мою будущую жену бьют на улице, как какую-то шалаву, а я…» — «Молчи. Вообще не напоминай мне об этом». Кофе, трубочка, любовь, телевизор, любовь…

Лихорадка утра: будильник, душ, еда. Большой чемодан, вовнутрь маленький. Вещи, еще вещи… эти нельзя: заметит; эти в последнюю очередь. Книги. Тяжело, змей… Слава Царю, чемодан на колесах. Бутерброды с собой, деньги, одежда. Записка: «Милый, как сладко ты спишь! Будить рука не поднимается. Масса дел, ненавижу праздники (кроме вечеров с тобой!). С едой разберешься. Позвоню. Целую сам знаешь где. Я».