Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга - [53]

А потом позвонил художник Тимофей и сообщил, что с ним только что связалась по скайпу «наша боевая каталонская подруга», как он выразился, и завтра она прилетает в Москву. И, кстати, специально спрашивала, сможет ли она увидеть сеньора Ледникова.

— Она сказала, что ей надо что-то у тебя уточнить относительно какого-то наследства, — объяснял явно подвыпивший художник. — Что там за испанское наследство, а? Про какого-то сумасшедшего сатрапа мне что-то объясняла… Я так ничего и не понял. Ты уж разберись, а? А то она житья не даст. Она девка крутая. Я ее даже боюсь немного.

«Вот и еще одна las Meigas на мою голову свалилась», — подумал Ледников. И не очень-то огорчился…

2010 г.

Нам есть чем удивить друг друга

Младшие сестры часто завидуют старшим, им мучительно хочется доказать себе, что они уже могут привлекать мужчин, и именно мужчин старших сестер, которые еще недавно были предметом их поклонения.

А. Г. Звягинцев

Глава 1 «Кому-то хотелось приключений…»

Ледников свернул в темную арку, ведущую во двор, и буквально уперся в двух парней с банками пива в руках. Это пиво его и сбило с толка. Не будь у них в руках банок, он бы, естественно, насторожился, потому, как причины для опасений у него на днях появились. А тут просто двое хлебают пивко вечерком…

Ничего не подозревая, Ледников шагнул в сторону, но один из парней тоже качнулся ему навстречу, и они опять уперлись друг в друга. Обычное дело — двое пытаются разойтись, шарахаясь в одну сторону. Ледников, вздохнув, посмотрел в глаза парню, маячившему перед ним, и они ему очень не понравились. Наглый, злой взгляд…

«Пожалуй, дело не в пиве», — подумал он. И тут же затылок пронзила тяжелая ослепляющая боль, ноги подкосились и он тяжело рухнул на грязный асфальт.

Когда сознание вернулось к нему, он понял, что его обыскивают. А потом услышал:

— что — только мобильник?

— Да, больше ничего не трогать.

— Может, бабки возьмем?

— сказано — ничего. Все, уходим.

Потом была минута тишины, а уж затем он услышал яростный, захлебывающийся лай злющей собачонки пожилой соседки со второго этажа. И ее, соседки, голос:

— Прекрати, чудовище! ты что, своих не узнаешь!

Ледников попытался приподняться, но земля ушла из-под ног, он сумел только сесть, прислонившись спиной к стене.

соседка с трудом удерживала на поводке бесстрашную от злобы собачонку и смотрела на него перепуганными глазами.

— что с вами? Вам плохо? Вызвать скорую?

— Не надо.

Ледников осторожно ощупал раскалывающийся затылок. Шишка надувалась порядочная, но череп, судя по всему, был цел. И крови тоже не было. Видимо, нападавшие были гуманистами — били не арматурой и не обрезком водопроводной трубы, а слеппером — короткой дубинкой из толстой обувной кожи, внутри которой стальная пружина, а на «ударном» конце плоский или шарообразный утяжелитель. Орудие, скорее, для профессионалов, чем для уличной шпаны…

Набрав побольше воздуха в грудь, Ледников решительно встал. Пожалуй, добраться до квартиры он был вполне в состоянии. Криво улыбнувшись соседке, которая молча смотрела на него растерянными глазами, он побрел к подъезду. Свирепая собачонка тоже вдруг затихла, опустила морду и завиляла, словно извиняясь, хвостом.

Поднявшись в квартиру, он, морщась от сверлившей голову боли, скинул с себя грязную одежду, умылся, достал из холодильника лед, завернул его в полотенце и приложил к затылку. Потом подошел к зеркалу, внимательно посмотрел самому себе в глаза — кстати, совершенно осмысленные — и с издевкой сказал:

— Ну вот, кому-то хотелось приключений… Получите и распишитесь.

В последнее время Ледников не раз ловил себя на мысли, что прошедший год стоит явно особняком в его жизни. И стоило бы разобраться, как-то уразуметь, что с ним происходит. И что есть такое его нынешние томления и неудовольствия собой — каприз, никаких последствий не суливший, либо знак судьбы, призывавший к неким капитальным переменам впереди?

Ледников уже год вел рассеянную и малоподвижную жизнь. Один из приятелей по университету, владевший издательством, специализировавшимся на исторической литературе, как научной, так и художественной, предложил ему поработать с книгами на юридические темы, и он согласился. Во-первых, интересно, а во-вторых, чрезвычайно, даже чрезмерно удобно — свободный график, можно при желании целыми днями работать дома. А можно, соответственно, и не работать. Как говаривал знакомый журналист, прикладываясь с утра к бутылке пива, это в газете все нужно было сделать вчера, а в журнале все можно сделать завтра. Ну, а в издательстве все можно сделать послезавтра или на следующей неделе.

В то время он вдруг ощутил полное одиночество. У него уже не было Разумовской, единственной женщины, которая имела полное право сказать ему: «Я женщина твоей жизни, мальчуган». Ее убили, он нашел и наказал виновных, но образовавшуюся пустоту заполнить оказалось нечем. Родители неожиданно поменяли московскую квартиру на дом в деревне аж на границе Владимирской области и перебрались туда, поближе к природе. Случайные связи со случайными женщинами не в счет. Неторопливость и предсказуемость происходящего вдруг стали ощущаться как некоторая отъединенность от бурно бившей по соседству жизни. Все-таки он привык к иным темпам и напряжениям. Да черт с ней с отъединенностью! Хуже было другое — ощущение какой-то ущербности текущей жизни, ее неполноценности. «В кого ты превратился, мальчуган!» Он иногда буквально слышал разочарованный и злой голос Разумовской. Уж она-то ему спуска не давала.