Испанские поэты XX века - [61]

По улице длинной шел он со смертью рядом.

Коса холодна, но не страшен холод.

Сказал Федерико: «Ты видишь,

с солнцем играют башни,

а с наковальней — молот».

Слушала смерть, как невеста.

А он говорил ей: «Твои ладони

такт отбивали в моем романсеро,

Твой серп — В серебряном звоне

моих трагедий. Я навсегда прославлю

взгляд твоих глаз незрячих,

бесплотную легкость тела

и губы твои — на моих горячих…

О смерть! О цыганка моих напевов!

Словно ветер, волос твоих пряди.

Нам хорошо под гранадским небом,

в нашей Гранаде, в моей Гранаде!»

III

Он уходил по улице длинной… Постройте ему, живые,

надгробье из сна и камня

среди фонтанов Альгамбры^{99}.

И струи начертят на водной глади

невысыхающими слезами:

«Преступление было в Гранаде… в его Гранаде!»

ДНЕВНЫЕ РАЗДУМЬЯ Перевод Ю. Петрова

Пока полыхает пальма,

которую жжет закат,

и вечер исполнен мира,

и сад тишиной объят,

и Гуадалавьяр^{100} Валенсию

поит водой, как брат,

и в небе Аусиаса Марча^{101}

стройные башни стоят,

и к морю река стремится

сквозь розы, сквозь их аромат,

я о войне размышляю.

Она, как железный град,

верховья Дуэро хлещет —

там колос на нивах смят,

идет от Эстремадуры

в этот лимонный сад,

от серой Астурии — к морю,

где воздух от света свят…

Я думаю об Испании, проданной целиком, —

от гор до гор,

                    от рек до рек,

                                        от головы до пят.

ГОЛОС ИСПАНИИ Перевод Л. Беринского

Интеллигенции Советской России

О Россия, благородная и святая Россия,

тысячу раз благородная и святая

с тех пор, как ты скинула скипетр и державу,

и вознесла над собой сверкающий серп и молот,

слышишь ли с этих дальних высот плоскогорья,

с этой земли со вздыбленными горами,

словно огромными крыльями

каменной

солнечной лиры,

с темною, бурой равниной, зеленою нивой,

гулкими реками, ясными побережьями,

рощами черных дубов, золотистых лимонов,

красной гвоздики и дрока —

через вершины и через шумящие реки

слышишь ли голос Испании?

Грохочет война от моря до моря — но громче

голос, к тебе обращенный: «Россия! Сестра!»

В дни этой ясной лазури и детского солнца.

* * *

«Луна на краю небосклона…» Перевод Ю. Петрова

Луна на краю небосклона,

над апельсиновым садом,

Венера так блещет, словно

хрустальная птица рядом.

Берилл, золотистый, сонный,

выходит из-за нагорья,

фарфоровый, невесомый

дом средь тихого моря.

Весь сад темноте распахнут,

и воды в покое добром,

и только жасмином пахнет,

лишь им, соловью подобным.

И кажется, тихо дремлет

война, полыхавшая яро,

покуда Валенсии земли

пьют воду Гуадалавьяра.

Валенсия стройных башен,

Валенсия полночей нежных,

где фиолетово море,

где поле растет и дышит!

Тебя и не видя даже,

я вечно с тобою буду.

СОНЕТЫ

Весна Перевод М. Самаева

Сильней войны, ее смертей и слез, —

когда неловкою дрофой кренится

в полете трехмоторный бомбовоз,

чтоб снизиться над ветхой черепицей, —

твой труд, который жизнь полям принес,

твой лист, что в почке тополя томится.

На лед кровавый — след свинцовых гроз —

с горы лавина чистых вод стремится.

Пока сирена воет, все грозней

гудит гора и по морской равнине

дым стелется, как хоровод теней, —

ты трудишься, не ведая унынья,

и слышится мне острый звук твоей

пастушьей скрипки, юная богиня.

Поэт вспоминает поля Сории Перевод П. Грушко

То в небе — как стрела на крыльях лука,

то долгоногой тенью у протока,

то над развалистым гнездом из дрока

на каждой башне — аист-закорюка!..

О Сория, ты накатила снова.

Твое немое поле смотрит ныне

зеленый сон на каменной равнине,

пречистый край, где кромка гор лилова.

Эй, бомбовоз, летящий в земли эти,

ответь-ка мне: Дуэрское верховье

все так же помнит о своем поэте,

почав свой романсеро цвета крови?

Иль вновь гуляет Каин по планете?

Ответь, оса, чье жало наготове?

Рассвет в Валенсии Перевод Н. Горской

Этот мартовский ветер, — в морские глубины

устремившийся, — из закоулков; на клумбах

великаны тюльпаны; и взлет голубиный,

словно радуги вспышка; и огненным клубом

появляется солнце из огненной тени,

чтобы свет расплескать по земле валенсийской…

Молока, серебра и лазури кипенье,

и белеющий парус — на море латинском!

О Валенсия, — нежное вешнее диво,

край полей плодородных, деревьев лимонных, —

я тебя воспеваю, как прежде, — счастливой,

ты в каналах поток усмирила бурливый,

и в лагунах своих — старика Посейдона,

и кентавра любви — в своих рощах зеленых.

Смерть раненого ребенка Перевод Н. Горской

И снова ночью… Молотом тяжелым

стучит озноб в горячие виски.

…Ты видишь, мама, птицы в платье желтом!

И черно-золотые мотыльки!

Усни, дитя… И мать склонилась ниже —

как загасить огонь и чем помочь?..

Ручонка жаркая, кроватка в нише.

Лекарством и лавандой пахнет ночь.

А за окном луна висит, кругла,

и где-то самолет незримый

кружит, и белизна легла на купола.

Ты спишь, мой маленький?.. В ответ натужный,

короткий всхлип оконного стекла.

И — стужа, стужа, стужа, стужа, стужа!

* * *

«Меж нами — вал войны, морей бездонней…» >{102} Перевод П. Грушко

Меж нами — вал войны, морей бездонней.

Из цветника глаза на море щурю…

А ты, Гьомар, глядишь из-под ладони

на море сухопутное — на бурю

Испании, чьи мрачные приливы

подвластны лишь Камоэнсовой^{103} лире.

В разлуке нашей дни твои тоскливы.

Мне без тебя так горько в этом мире…

Пришла война, любовь смертельно раня,