Испанские братья. Часть 3 - [35]

— Рабство? — воскликнула донна Беатрис, — во имя неба, дон Хуан, ты что, лишился рассудка? Ты, член благороднейшей семьи, ты, Альварес де Менайя, называешь своего первенца рабом?

— Я каждого считаю рабом, кто не имеет право говорить то, что думает и поступать в соответствии со своими убеждениями, — подавленно ответил Хуан.

— Что же ты хочешь делать?

— Дал бы Бог, чтобы я это знал. Будущее передо мной так неясно. Я не вижу впереди себя ни на шаг.

— Тогда, амиго мио, и не смотри вперёд. Оставь будущее в покое и радуйся настоящему, как я.

— Разумеется, дитя может снять с души многие заботы, — сказал Хуан, любовно глядя на младенца, — но мужчина обязан заботиться о будущем, а христианин должен спрашивать, чего от него требует Господь. И герцог тоже ожидает от меня ответа.

— Сеньор дон Хуан, я должна поговорить с Вашим благородием, — послышался от двери голос Долорес.

— Заходи, Долорес!

— Нет, сеньор, Вы должны выйти ко мне, — эта повелительная лаконичность обычно не была ей свойственна.

Дон Хуан тотчас вышел к ней, и она сделала ему знак, чтобы он закрыл за собой дверь. Только после этого она заговорила:

— Сеньор дон Хуан, два брата из ордена иезуитов прибыли из Севильи и сейчас находятся в деревне.

— Ну и что? Ты же не думаешь, что они имеют против нас подозрения?

— Нет, но они привезли новости.

— Ты дрожишь, Долорес. Ты больна, скажи, в чём дело?

— Они принесли весть о великом акте очищения веры, который состоится в Севилье. Когда они уезжали, день ещё не был назначен, но он состоится в конце этого месяца.

Какие-то мгновения они молча смотрели друг на друга. Потом Долорес вздрагивающим голосом прошептала:

— Вы поедете, сеньор?

Хуан покачал головой.

— О чём ты думаешь, Долорес, это твоя несбывшаяся мечта. Уже давно, в этом не может быть сомнения, он покоится во Христе.

— Но если бы мы знали это точно, то тоже могли бы найти успокоение, — глаза Долорес медленно наполнились слезами.

— Это правильно, — задумчиво проговорил Хуан, — они в состоянии отомстить и праху.

— За уверенность, что ничего другого на земле уже нет, я, тёмная женщина, с радостью пробежала бы босая до Севильи и обратно.

Хуан больше не сомневался.

— Я поеду, — сказал он, — Долорес, позови ко мне фра Себастьяна. Прикажи Жоржу готовиться и приготовить лошадей, на рассвете мы выезжаем. Я между тем объясню донне Беатрис причины моего безотлагательного отъезда.

Никогда позже Хуан не говорил об этом путешествии. Никакое событие на пути не оставило в его памяти и малейшего следа. Они приближались к Севилье. Был поздний вечер, и дон Хуан сказал своему слуге, что на ночлег они остановятся в деревне в нескольких милях от города. Вдруг Жорж воскликнул:

— Смотрите, сеньор, город в огне!

Дон Хуан посмотрел — в багровых отсветах пламени бледнели яркие звёзды южного неба. Вздрогнув, он склонил голову и закрыл глаза перед чудовищным зрелищем.

— Огонь этот горит за пределами города, — сказал он, — молись за те души, которые сейчас терпят адские муки.

О благородные души героев! Может быть, среди них Хулио Эрнандес или фра Константин. Это были единственные имена, которые пришли на ум дону Хуану, и их он повторял в страстной мольбе.

— Вот уже Посада, сеньор, — сказал слуга.

— Нет, Жорж, мы скачем дальше. Этой ночью в Севилье никто не спит.

— Но позвольте, сеньор, — возразил слуга, — кони утомлены, мы проделали сегодня большой путь.

— Пусть отдохнут позже, — коротко отрезал Хуан. Ему сейчас необходимо было движение, отсветы этого пламени нигде не дали бы ему покоя.

Два часа спустя он за уздцы подвёл свою измученную лошадь к воротам дома своей кузины донны Инесс. Он не делал для себя проблемы из того, что среди ночи требует входа в дом, он знал, что наверняка в этом доме не думают о сне. Его зов скоро услышали, и провели в комнату, примыкавшую к патио. Минуту спустя появилась Хуанита со свечой в руке, которую она быстро поставила на стол.

— Моя госпожа тотчас примет Ваше благородие, — сказала девушка, она выглядела перепуганной и оробевшей. Обычно она была смелее, но в своём волнении Хуан этого не заметил, — но она очень больна, господину моему пришлось привести её с жертвенного празднества домой, когда оно не закончилось и наполовину.

Хуан выразил своё сочувствие и просил, чтобы она не беспокоилась. Может быть, к нему на минуту выйдет дон Гарсиа, если он ещё не ушёл отдыхать.

— Моя госпожа считает, что должна сама с Вами поговорить, — сказала Хуанита, выходя из комнаты.

Наконец появилась донна Инесс. В южных широтах молодость и красота вянут быстро, но Хуан был поражён при виде этого постаревшего измученного бледного лица. Никакая внешняя элегантность не умаляла этого впечатления. Донна Инесс была одета в свободное утреннее платье тёмной расцветки, и из её чёрных волос, казалось, неумелая рука просто вырвала все обычные украшения и драгоценности. Глаза её потускнели от многих слёз, и сейчас она не плакала только потому, что слёз у неё больше не было. Она протянула навстречу Хуану обе руки:

— О, дон Хуан, этого бы я никогда, никогда не подумала!

— Сеньора, милая кузина, я только что приехал, я не понимаю, о чём Вы говорите.