Испанские братья. Часть 3 - [31]

И тогда, сидя в темноте и сжимая в своих руках ладонь отца, Карлос в первый и единственный раз рассказал истинную историю своей жизни.

Он ещё только начал рассказывать, когда дон Хуан вздрогнул, сделал безрезультатную попытку подняться и взволнованно проговорил:

— Как, и ты? И ты, мой сынок, любил?

— Да, и насколько велико было тогда страдание, настолько велико теперь моё счастье, что всё это в моей жизни было. Я счастлив, что узнал лучшее, что есть у человека на земле… и я счастлив знать, что кубок до края наполненный прелестью жизни, я отодвинул в сторону… ради Него.

Тих и исполнен таинственного жара души был его голос, когда он произносил эти слова. Потом он продолжил:

— Но грех, отец мой, и готовность на предательство брата, эти мысли долго терзали меня. Хуан, мой славный, мой великодушный брат! Он убил бы каждого, кто приписал бы мне обман или такое действие. Он этого никогда не узнал. Но если бы узнал, то простил бы меня. Но я сам не мог себе простить. Я думаю, чувство презрения к самому себе было во мне до тех пор, пока не произошло то, что постигло меня через полгода после моего ареста. О, отец, если бы я благодаря спасающей силе Господа не противостал тому преступлению, то я содрогаюсь при мысли, какой бы стала моя жизнь. Я падал бы всё глубже и глубже, и может быть, облачённый в бархат и шелка, нашёл бы свою погибель в рядах угнетателей и преследователей святых.

— О нет, Карлос, этого бы никогда с тобой не случилось! Это невозможно! Но ещё один вопрос к тебе, сынок. Хуан, Хуан Родриго, он любит Слово Господне?

Отец уже раньше ставил этот вопрос, но Карлос всегда тактично и вежливо его обходил. До этого часа он не находил в себе мужества сказать отцу правду. Тут была большая опасность, что настоятель и его агенты в минуту слабости могли бы заставить старого человека произнести неосмотрительное слово, тут был и постоянный страх того, что кто-то их подслушивает, ибо для тех, кто был знаком с методами работы святой инквизиции, эта возможность была вполне естественной. Сейчас Карлос близко наклонился к умирающему и долго говорил с ним мягким полушёпотом.

— Благодарение Богу! — так же шёпотом ответил дон Хуан, — у меня не оставалось бы теперь неисполненных желаний, если бы только ты был в безопасности… И всё-таки, по-моему это очень жестоко, что Хуан получил всё, а ты ничего…

— Это я — ничего? — искренне удивился Карлос, и если бы комната не была погружена во мрак, то отец бы увидел, что лицо сына вспыхнуло нежным румянцем, а глаза счастливо засияли. — Отец мой, я вытянул лучший жребий. Если бы я имел возможность выбора, я не обменял бы последних двух лет моей жизни на все блага земные, ибо Сам Господь моя доля и наследие на земле живых. Кроме всего прочего у меня есть ты, отец, и я рад мысли, что и мой брат владеет чем-то драгоценным. Как он любит её, отец! Но самое удивительное из всего — это исполнение мечты нашего детства, и сбылась она для меня, слабого, непригодного для практической жизни, а не для храбреца Хуана, который заслуживает этого больше меня. Слабейший захватил добычу… слабый и робкий Карлос нашёл нашего отца!

— Слабый? Робкий? — с недоверчивой улыбкой переспросил дон Хуан. — Кто посмел бы назвать так моего бесстрашного, моего доблестного сына! Карлос, у нас ещё осталось вино?

— Ещё много, отец, — ответил Карлос, который берёг то, что предназначалось им обоим, для нужд больного отца.

Когда он поднёс ему глоток, он спросил:

— У тебя что-нибудь болит?

— Нет, сынок, но я очень устал.

— Я думаю, мой любимый отец скоро придёт туда, где усталые обретают покой, и где зло больше не терзает их, — добавил он про себя.

Охотно он закончил бы на этом беседу, потому что отец совсем обессилел, но беспокойный дух больного жаждал человеческого общения. Он спросил:

— Не скоро ли Рождество?

Карлос знал, что это так, и трепетно страшился возвращения этой прекрасной поры, возвещающей о мире на земле. Без сомнения, тогда можно было ожидать визитов, и почти наверняка кающемуся окажут некоторые милости — ему предоставят возможность послушать мессу, ему преподнесут святые дары… Карлос содрогался при мысли о том, что произойдёт, если эти милости будут кающимся отвергнуты. Опять и опять он страстно молился о том, чтобы его отца не настигли насилие и оскорбления, что бы впоследствии ни выпало на его долю.

И ещё… Вероятно, во время этих празднеств состоится торжественное аутодафе… Эту мысль он даже втайне не решался облечь в слова. О, если бы была воля Божья отозвать к тому времени горячо любимого отца!

— Сейчас декабрь, — ответил Карлос на вопрос, — но я не запомнил дня. Возможно сегодня двенадцатое или четырнадцатое число. Хочешь, я прочту вечерний псалом на двенадцатое — песнь божественная…

Пока Карлос читал, случилось то, чего он добивался — отец заснул. День и последующая ночь прошли попеременно в нервозном беспокойстве и часах глубокого забытья. Только один раз дон Хуан говорил связно.

— Я думаю, ты скоро увидишь мою мать, — сказал Карлос, увлажняя его губы.

— Да, — прохрипел умирающий, — только сейчас я об этом не думаю. Намного лучше то, что я увижу Христа…