Испанские братья. Часть 2 - [34]

Однажды Карлос попросил у стражника требник, потому что временами ему трудно было вспомнить хорошо знакомые слова Евангелия, но услышал лишь облечённый в официальную форму ответ, который был предписан службами инквизиции: сейчас он должен читать книгу своего сердца, испытывать его, раскаяться в своих грехах и заблуждениях.

В утренние часы наружная дверь его камеры обычно оставалась открытой, чтобы впустить вовнутрь чуть-чуть свежего воздуха. Тогда он слышал шаги идущих по коридору людей и звуки отпираемых и запираемых замков. С болезненной тоской и не без надежды мечтал он о посетителе, но в его камеру никто не приходил.

Многие из инквизиторов были наблюдательными, хорошими знатоками душ людских. Они внимательно приглядывались к Карлосу, когда он ещё был на свободе и пришли к выводу, что долгое одиночество непременно сломит его. Такое одиночество уже не одну измученную усталую душу довело до безумия. Но милосердие Бога, которое не могут исключить ни тюремные решётки, ни толстые стены Трианы, сохранило его от этой участи.

Однажды утром, судя по движению в коридоре, кому- то из узников наверно нанесли визит. Когда затихли шаги, установившаяся затем тишина была нарушена совершенно необычными для тюрьмы звуками — громкий, чистый, едва ли не ликующий голос пропел:

«Иди за монахами, за ними иди,

Вот волки бегут, убегают они!»

Каждой клеточкой своего тоскующего сердца Карлос впитывал эти торжественные и ликующие звуки. С чьих уст они слетели? Кто здесь, в месте ужаса и печали, у подножия престола сатаны осмеливался торжествовать?

Карлос Альварес когда-то слышал этот голос. Особенности произношения тотчас напомнили ему об этом.

Слова бесхитростного двустишия были произнесены не на звучном кастильском, на котором говорил Карлос, и не на мягком шипящем андалузском, на котором говорили в Севилье, и не на наречии крестьян из Манчи вблизи Нуеры, его родины. Такой акцент он слышал только однажды, и тот человек сказал: «Ради удовлетворения от того, что я даю голодным хлеб, жаждущему — воду, бредущим во мраке — свет и утомлённым подкрепление — я оценил свои действия, и ради всего этого готов платить по счетам».

Что бы люди ни причиняли его телу, было ясно, что дух Хулио не сломлен, что он силен в своём мужестве и надежде. Хотя он и был связанным узником, он не только держал на высоте свою собственную веру, но и пытался поддержать своих товарищей. Этот незатейливый куплет сообщил всем, что римские «волки» только что покинули его камеру, и что он, Хулио, ими не побеждён, и он желает такой же победы каждому из своих братьев по узам. Карлос услышал и понял всё это, и с того часа уже не чувствовал себя абсолютно одиноким. Его брату по заточению было даровано столько силы и мужества, что Карлос явственно почувствовал, что и к нему стал ближе Христос.

— И в этом месте присутствует Бог, а я не смог Его разглядеть, — он склонил голову, и слёзы облегчения и успокоения тихо скатывались с его ресниц.

И до этих пор он держался Спасителя, иначе бы не устоял. Но он держался Его во тьме, держался отчаянно и не всегда осознанно. На карте стояла его жизнь и его рассудок. Теперь он стал видеть свет и начал осмысливать то, чего он держался. Полные любви слова «Да не ужасается сердце ваше» и «мир Мой даю вам» опять обрели свою прежнюю значимость. Он вспомнил те, казалось, так давно минувшие дни, когда он с радостью и с трепетом постигал истину, читая подаренную Хулио Книгу. И ему стало ясно, что эта радость может воздвигнуть себе престол даже здесь, в беспросветности и мраке подземелья, потому что здесь владычествует всё тот же Бог, Его мощь присутствует везде, и Он, как и прежде, силен отвечать тем, кто призывает Его имя.

При следующем случае, когда Хулио опять запел свою победную песнь, Карлос имел мужество ответить ему тем, что пропел на народном диалекте псалом «Господь да услышит тебя во дни нужды твоей, имя Его да пребудет с тобою…»

По этой причине он удостоился визита алькальда, который строжайше приказал ему «прекратить шум».

— Я всего лишь спел куплет из псалмов.

— Безразлично. Заключённым запрещено нарушать тишину Санта-Газы, — сказал он, покидая камеру.

Санта-Газа, или «святой дом» — это было официальное название тюрьмы святой инквизиции. Название это кажется издевательским, кажется, что в нём звучит сатанинский смех, равно как и в названии «орден Иисуса» (иезуиты). Но именно в те дни Триана действительно была святым домом. Люди, которые заполняли её казематы, были драгоценны в глазах Божиих. Не один одинокий измученный узник, со слезами возносивший из её подземелий горячие молитвы, сейчас забытый на земле, в Великий день, спасённый и призванный Богом, засияет на небосклоне вечности яркой неугасимой звездой.

Глава XXXI. Служение ангелов

Ты останешься с нами и не промедлишь

Превратить отчаянья безбрежные моря

В ручьи чистейших светлых вод,

Что охлаждают боль пылающего лба…

И общаясь только с Тобою,

Своенравное сердце поймёт,

Кто дарует счастливый участок пути,

И сквозь тёмные ночи его проведёт.

(Кебле)

Жгучий зной андалузского лета усугублял и без того жестокие муки узников, мало того, они страдали ещё и от скудной нездоровой пищи, которая попадала к ним из рук крайне скупого и злобного тюремщика Беневидио. Недостаток пищи Карлос ощущал менее других. Хоть он и получал очень маленькие порции, ему их было более чем достаточно, часто грубая пища вовсе оставалась нетронутой.