Испанские братья. Часть 1 - [6]

— Что касается тебя, племянник Карлос, я с радостью слышу о твоих успехах в учёбе. Брат Себастьян хвалит твой острый ум и хорошую память. Думаю, что тебя ждёт меньше сабельных ударов, чем твоего брата. Служба святой матери церкви будет тебе впору, как перчатка. Позволь мне сказать тебе, мой мальчик, ибо ты уже достаточно взрослый, чтобы это понять — это достойная добрая служба. Служители церкви хорошо едят и пьют, они мягко спят, служители церкви проводят свои дни за счётом золота, за которое другие работают и проливают кровь. Для тех, кто желает занять ступеньку повыше, существуют богатые приходы и как знать, в конце концов, тебя может быть ждёт место епископа с твёрдым доходом в десять тысяч дукатов, которые ты можешь по своему усмотрению держать в казне, прокутить, или отдать в рост.

— Десять тысяч дукатов? — воскликнул Карлос, недоверчиво и непонимающе смотревший на дядю большими синими глазами.

— Да, мой мальчик, но я назвал тебе сумму наименьшую. Его преподобие епископ в Севилье имеет ежегодно шестьдесят тысяч и более.

— Десять тысяч дукатов! — восторженным шепотом повторил Карлос. — На такие деньги можно было бы купить корабль!

— Да, — сказал дон Мануэль, приятно пораженный, как он думал, признаками ранней практичности Карлоса, — превосходная мысль, сын мой. Хороший корабль, снаряженный в Вест-Индию и хорошо нагруженный, вернёт тебе твои дукаты с хорошей прибылью, ибо пока ты спишь, корабль плывёт. Не зря говорит пословица — ленивый пусть покупает корабль или возьмёт себе жену. Я вижу, ты весьма разумный молодой человек, так что ты думаешь о церкви?

Карлос был ещё слишком мал, чтобы ответить иначе как:

— Если Вам так нравится, дорогой дядюшка, то я согласен.

Вот так, с большой долей снисхождения к способностям и наклонностям Хуана и Карлоса была решена их судьба. Когда братья остались одни, Хуан сказал:

— Наверное Долорес молилась о нас, Карлос, место в армии — это именно то что подходит мне. Я совершу великий подвиг, как Альфонсо Вивес, который взял в плен герцога Савойского. Я добьюсь признания и славы, вернусь, и буду просить у дядюшки руки его подопечной, донны Беатрис.

— Ах, а если я стану церковником, то никогда не смогу жениться, — печально вздохнул Карлос, неосознанно чувствуя, что его брат будет иметь что-то прекрасное, навсегда недоступное ему.

— Разумеется, нет, но от этого ты ничего не потеряешь.

— Конечно, — доверчиво согласился двенадцатилетний мальчик, — ведь у меня всегда будешь ты. Хуан, а те большие деньги, о которых говорил дядя, я буду тратить экономно, чтобы скопить на покупку нашего корабля!

— Я тоже буду копить деньги, и мы поплывём в Вест- Индию вместе. Я буду капитаном, а ты — судовым священником.

— Но я сомневаюсь, правда ли, что священники могут так быстро разбогатеть? Священник в деревне очень беден, потому что Диего сказал, что он взял у старого Педро плащ, потому что тот не мог достать денег на похороны своей жены.

— Тем хуже для него, что он так скуп. Карлос, у тебя и у меня, у нас у каждого есть по полдуката, давай выкупим его.

— Давай! Здорово будет при этом увидеть, какие старик сделает глаза!

— Священник, конечно, скорее скуп, чем беден, — сказал Хуан, — но беден или нет, никому не придёт в голову подумать, что таким нищим церковником будешь ты. Это всё заурядные бездарности, которые в деревне играют роль священников. Дядя говорит, что тебе в удел достанется что-то более высокое и утончённое, наверное он знает, потому что своё гнёздышко он мягко пухом устелил.

— Хуан, почему он богат, а мы бедны? Откуда у него все деньги?

— Это лучше нас только святые знают. Он находится на службе у правительства, мне кажется, он что-то там покупает и продает.

— Разумеется, он не из тех, кто разливает масло и при этом не запачкает пальцев. Отец, наверное, был совсем другим!

— Да, — подтвердил Хуан, — он завоевал своё богатство собственным доблестным мечом… Если бы он был с нами…

— Да, хотя бы только увидеть его, правда?

Так дети мечтали о будущем, которое не имело ничего общего с их грёзами. Всё было неопределённо и неясно. Казалось вероятным только то, что этот добросердечный мальчик, никогда за жизнь свою никого намеренно не обидевший, готовый своей последней монетой поделиться с нищим, в конце концов, будет обращён в одного из озверевших солдат, которые истребляли целые племена мирных индейцев, или дотла сжигали фламандские города с жестокостью, которую не может постичь человеческая душа и от которой до сих пор становится страшно. Но ещё страшней было то, что это невинное прелестное дитя, стоявшее рядом с ним, попадёт под влияние такой системы воспитания, которая убьёт в нём всякое чувство правды, развратит все его нравственные наклонности, сделает недоступным для него всякое естественное и здравое наслаждение жизнью, в замен которого ему будет предоставлен лёгкий доступ ко всему унизительному и порочному. Эта система в сильной натуре разовьёт властолюбие, а в слабой — любовь к деньгам. Но и в той и в другой воспитает лживость, лукавство, лицемерие и жестокость.

Глава IV. Алькала-Де-Энарес

Верните мне утро, его бурную свежесть!