Испания - [47]
Хорхе что-то промычал и сделал попытку встать.
— Сиди! — уверенно велела я ему по-испански. — Если встанешь, я позвоню другу. Он работает в полиции.
Сама же осторожно вернула вазочку на место и направилась к выходу, напряжённо вслушиваясь: не вскочит? Не набросится?
— Все вы, Марии, одинаковые! — сказал мне вслед Хорхе.
Я презрительно фыркнула и поспешила в свою комнату. Там захлопнула дверь, поискала, чем бы её забаррикадировать. Комод не подтащишь — тяжёлый. Может, стол? Я прислушалась. Хорхе не пытался вломиться. Тогда я отошла к столу, села на краешек стула и затихла, наблюдая за дверью. На всякий случай вытащила телефон, нашла номер родителей. Может, логичнее, если что, Марине звонить, но родители точно озаботятся тем, чтобы ко мне пришла помощь, а насчёт Марины я не была уверена.
Впрочем, помощь мне, как оказалось, не требовалась. В квартире царила тишина. Я так и сидела на стуле. Старалась не думать о том, что могло бы произойти, если бы я не вырвала руку. О Бенисьо тоже старалась не вспоминать. В общем, единственное, что прокручивалось в моей голове без конца, словно заедающий диск в старом DVD-аппарате, это последняя фраза Хорхе. «Все вы, Марии, одинаковые!»
Я к своему имени отношусь трепетно. И считаю, что все Марии, с которыми я знакомилась в жизни, классные девчонки. Но зацепило меня не то, что Хорхе пренебрежительно отозвался о моём имени.
Хм… А может, он ненавидит всех, кого так зовут? Но за что…
Тут была какая-то загадка. Точно как в кино. Я сначала попыталась о ней забыть. Даже открыла френд-ленту во «ВКонтакте». Но московские события никак не могли меня отвлечь. Дурацкая стена с зачёркнутыми именами не шла из головы. Только вот как узнать правду? Не спрашивать же у Хорхе напрямую.
Хотя… Почему бы и нет, я что, языка не знаю, что ли?!
Я поднялась, разминая затёкшие ноги. Осторожно приоткрыла дверь в коридор. По-прежнему тишина.
— Эй! — крикнула я в тишину. — Почему это мы одинаковые? Мы, Марии!
— Ненормальные все! — мгновенно отозвался Хорхе из кухни, словно только и ждал этого вопроса.
Я засмеялась. Вышло как-то натужно, но, надеюсь, достаточно обидно.
— А ты-то нормальный? — ехидно спросила я.
Послышались шаги. Я отступила, прикрыв дверь.
— Я просто хотел тебе показать, что ты мне нравишься, — тихо сказал Хорхе.
— Что?! — опешив, переспросила я. — Ты… что?!
— Это был знак внимания!
— Знак чего?!
Вот тут уж меня по-настоящему пробрал смех. Наверное, что-то нервное со мной случилось. Я как начала смеяться, так и не могла остановиться. У меня даже слёзы полились. Хорхе мрачно молчал, а потом вдруг тоже захохотал. У него оказался такой странный смех… Тоненький, как у девчонки! Как это вообще возможно при таком басе?
— Хорхе, — сквозь смех выговорила я, — ты… ты сумасшедший! Так нельзя показывать девушке, что она тебе нравится! Нельзя, слышишь?
— Почему? — искренне удивился он, вызвав у меня новый приступ веселья.
— Потому что… потому что ты ведёшь себя как маньяк! Есть такое слово в испанском?!
Он ошарашенно замолчал. Перестал смеяться.
— Что, правда?
— Конечно.
— О… Мне жаль, — выдавил он.
Я покачала головой. Страх ушёл — то ли со смехом, то ли при взгляде на несчастного круглоглазого Хорхе, который хмурился, пытаясь разобраться, когда именно он себя вёл как маньяк и почему нельзя оказывать девушкам такие знаки внимания. Забавный он.
Я снова фыркнула.
— Скажи-ка, — начала я, — а то, что ты пишешь моё имя на стене… А потом зачёркиваешь… Это тоже знак внимания?
— Ты видела?!
— Случайно, прости.
— Нет, нет!
Он заскочил к себе в комнату.
— Не надо…
Дальше я не расслышала. Пришлось идти за ним. Не в саму комнату, конечно. Я остановилась на пороге. Он замер перед исписанной стеной, разглядывая её с таким вниманием, с каким, наверное, великие художники обозревали свои полотна. И тут у меня напрочь исчезло желание смеяться. Я всё глядела, глядела на Хорхе и чувствовала, что «подключаюсь» к нему, буквально «примагничиваюсь» и взглядом, и чувствами.
Ну конечно, моё дурацкое качество и тут не оставляет меня в покое. На самом деле я всё время к кому-нибудь да подключаюсь. К Исабель, к Бенисьо. К городу. Но тот факт, что я против воли начинаю чувствовать настроение того, кто мне не нравится, несколько раздражал…
Однако я ничего не могла с собой поделать. Я чувствовала, что Хорхе искренне страдает, и не могла не спросить тихо:
— Что с тобой?
— Мне плохо, — прошептал он.
— Почему?
Хорхе вздохнул и отвернулся от стены. Отошёл к своему матрасу, уселся на него, упёрся локтями в колени, опустил голову.
— Это долгая история, — наконец выдавил он.
— Я могу послушать, — откликнулась я.
Он подвинулся на своём матрасе.
— Ну нет, — покачала я головой, — я тут, у двери сяду. На стуле. Вдруг ты мне ещё один знак внимания оказать решишь.
Сказала — и тут же пожалела. С такой болью он посмотрел на меня… Я её почувствовала, эту боль. Как будто сунула нос в раскалённую духовку и обожглась горячим паром.
— Так чьё это имя? — тихо спросила я, усаживаясь у двери.
И Хорхе рассказал. Говорил он, как всегда, медленно и членораздельно. Паузы между словами он делал даже длиннее, чем Росита.
