Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен - [58]

Отталкиваясь от всего, что мне было известно об Энтони, и от своих собственных представлений о процессе переноса – то есть о том, каким образом мы конструируем друг друга в соответствии с заложенными в нас в раннем детстве шаблонами, я посчитал этот его сон выражением желания быть ближе ко мне, но вместе с тем и держать определенную дистанцию. Он хотел чувствовать, что находится под моей защитой, но и опасался, что я буду для него токсичен.

Мы пришли к следующему выводу: он боится, что мои слова причинят ему вред, что он от них заболеет, как тот нерожденный ребенок, инфицированный своей матерью.

– Меня пугает, – сказал Энтони, – что если мы только заговорим или даже просто подумаем обо всем этом, то я заболею.

Мне казалось, я понимал все, что происходит в процессе психоаналитической работы с Энтони, и даже оформил свои мысли в виде лекции. Но вскоре после публикации этой лекции в International Journal of Psychoanalysis у меня стали возникать определенные сомнения в правильности написанного. Энтони по-прежнему засыпал во время сеансов, и, насколько я мог видеть, мои интерпретации его поведения никаких результатов не давали. Я почувствовал, что его молчание все больше затягивает и меня самого.

* * *

В процессе работы мне приходилось просиживать рядом с пациентами многие тысячи часов, и постепенно у меня выработался своеобразный внутренний будильник, срабатывающий ровно через пятьдесят минут. Но в присутствии Энтони мои внутренние часы начали давать сбои. Теперь одни сеансы пролетали, по моим ощущениям, за считаные минуты, а другие, казалось, наоборот, длились бесконечно.

Один раз я уже собирался сказать Энтони, что нам пора закругляться, но потом взглянул на часы и обнаружил, что с начала сеанса прошло всего несколько минут. В тот момент я ему этого не сказал, но у меня возникла мысль, что он хочет остановить время. Остановить время, чтобы вечно пребывать в текущем моменте, где он не был болен, где ему не грозила смерть.

На третьем году процесса психоанализа иммунная система Энтони рухнула окончательно. Некоторое время количество CD4-лимфоцитов в его крови и так было ниже нормы (от 500 до 1500 клеток на кубический миллилитр), но потом внезапно упало еще больше, со 175 до 43. Когда количество CD4-клеток в крови человека, зараженного вирусом иммунодефицита, падает ниже 200, у него диагностируют СПИД.

Несмотря на то, что Энтони хорошо выглядел и пока ничем не болел, становилось все вероятнее, что в скором времени он падет жертвой пневмоцистозной пневмонии или какого-нибудь другого потенциально смертельного инфекционного недуга.

«Мы с коллегами обсуждали ваш доклад, – сказал мне один именитый американский психоаналитик, – и я решил спросить вас, зачем вы тратите время на этого пациента. Ведь он все равно скоро умрет. Почему бы вам не помочь кому-то, у кого есть будущее?»

Через несколько дней после того, как мне сообщили о критическом снижении количества CD4-клеток в крови Энтони, я получил письмо с приглашением на клинический семинар за границей и решил выступить там с рассказом о его случае.

Я хотел сделать это, потому что у меня было ощущение уникальности нашей с ним работы, потому что чаще всего помощь ВИЧ-инфицированным людям ограничивалась советами и психологической поддержкой, то есть тем, что Энтони называл сладкими пилюлями. Он говорил мне, что самой лучшей поддержкой всегда считал правду, какой бы горькой и болезненной она ни была. В любом случае я был убежден, что психоаналитикам с пациентами такого типа уже в самое ближайшее время придется сталкиваться все чаще и чаще.

Во время перерыва на кофе ко мне подошел один именитый американский психоаналитик.

– Мы с коллегами обсуждали ваш доклад, – сказал он, – и я решил спросить вас, зачем вы тратите время на этого пациента. Ведь он все равно скоро умрет. Почему бы вам не помочь кому-то, у кого есть будущее?

Его вопрос шокировал и возмутил меня. Это были очень жестокие слова. Нам с Энтони было совершенно ясно, что процесс психоанализа помогает ему бороться со своими страхами и депрессивными состояниями, в результате чего повышалась эффективность терапии, которую он проходил у своих врачей.

Кроме того, психоанализ помогал ему бороться с неизвестностью.

– Достойно живи, пока можешь, достойно умри, когда придет время, – не единожды говорил сам Энтони.

Тем не менее вопрос американца никак не шел у меня из головы, и, думая о нем, я вдруг понял, какой степени покровительства я достиг в отношении этого своего пациента.

Спустя несколько недель Энтони спросил меня, не смог бы я продолжать встречаться с ним и после того, как его в конце концов положат в больницу. Я ответил ему, что буду приходить и каждый день проводить сеансы, то есть мы будем видеться точно так же, как и сейчас, пять раз в неделю.

– А что, если вам не разрешат больничные врачи?

– Я не думаю, что кто-то может запретить мне приходить, садиться на стул и разговаривать с вами в часы посещения.

– Может быть, нам дадут для этого отдельную комнату, – сказал Энтони, – но если не дадут, то мы сможем просто отгораживаться от всех остальных ширмой, да?