Искусство жить - [43]

— Принцесса спрашивает, — сказал кучер, — не соблаговолите ли вы показать ей свою мастерскую.

Влемк открыл рот, потом в глубоком раздумье взялся рукой за подбородок.

— Ей хотелось бы взглянуть на ваши работы, — пояснил кучер.

Влемк кивнул. Потрогал на голове шляпу, желая увериться, что она на месте, и опять кивнул. Он предчувствовал, что за порогом кабака его ждет какая-то ужасная неприятность, но хмель мешал ему понять, какая именно, и он, снова кивнув, направился вместе с кучером к выходу.

На улице стояли четыре экипажа, битком набитые людьми. Влемк снял шляпу. Дверь черной с позолотой кареты открылась, и из нее высунулась голова Принцессы. Она с улыбкой сказала:

— Здравствуй, Влемк. Извини, мы не знали твоего распорядка дня.

Влемк засмеялся, потом посерьезнел, облизнул в раздумье губы, кивнул. «Неважно», — хотел было сказать он, но, вспомнив о проклятии, только пожал плечами.

— Не окажешь ли ты нам честь поехать вместе с нами? — спросила Принцесса.

Он бросил на нее растерянный взгляд, посмотрел по сторонам и снова беспомощно пожал плечами. Продолжая держать шляпу в обеих руках, приблизился к карете и, точно слепой, занес ногу. Кучер, стоявший рядом, нагнулся, помог ему встать на блестящую бронзовую подножку и осторожно подсадил его в карету. В карете ничего не было видно — казалось, чьи-то белые, точно луна, лица обратились к нему, чьи-то руки повернули его и направили туда, где сидела Принцесса, ему оставалось только воспользоваться любезностью и сесть рядом с ней.

— Благодарю, — сказала Принцесса, откинувшись на спинку, и кучер захлопнул дверцу.

— Большая честь встретить вас снова, — произнес голос, показавшийся Влемку немного знакомым. Чья-то белая рука повисла перед ним, он скоро догадался, что ему следовало ее пожать. И он неуклюже сделал это, после чего вытер ладонь о штанину. В карете пахло цветами и духами. Влемк сдерживал дыхание, боясь, как бы его не стошнило.

— Счастливо королевство, — сказал уже другой голос, — которое имеет таких выдающихся, знаменитых художников!

«Знамениты-то у нас те, кто вырезает горгульи», — презрительно заметил Влемк; к счастью — беззвучно. Его руки лежали на коленях. Рука Принцессы, затянутая в перчатку, нежно опустилась на его правую руку. Его озадачило, что рука у нее дрожит, как у безумной.

Карета покачивалась беззвучно, точно лодка, было лишь слышно, как ритмично, словно часы, цокают по булыжной мостовой железные подковы. Потом цоканье прекратилось, покачивание — тоже, и дверца кареты рядом с Влемком открылась. Он затаил дыхание, но не произошло ничего страшного. Кучер протягивал ему руку.

Лишь поднимаясь по лестнице, он пришел в себя. Глянув назад и увидев следовавших за ним нарядно одетых людей, он содрогнулся. Они улыбались, словно дети в гостях, ожидающие подарков, у него же душа перевернулась, когда он вспомнил, зачем они приехали и что хотят посмотреть. Ноги его сами собой остановились, а левая рука так крепко ухватилась за перила, что, казалось, никакая сила не сдвинет ее с места. Принцесса, шедшая за Влемком первой, вопросительно посмотрела на него снизу вверх (под глазами у нее темнели круги), и немного погодя Влемк, дернув себя за бороду и облизнув языком губы, стал подниматься дальше.

В мастерской, зажигая свечи, художник опять замешкался, он подумал, что ему, возможно, удастся провести их, если в помещении не будет достаточно света. Но план этот не удался из-за усатого Принца, который, как всегда горя желанием услужить, отыскал фосфорные спички и носился с ними по комнате, извлекая из разных углов свечи на старых фарфоровых блюдцах и зажигая их одну за другой. Скоро мастерская осветилась не хуже, чем комната Принцессы во дворце, и Влемк понял, что все пропало. Он с нарочитой медлительностью начал подносить гостям претенциозно размалеванные шкатулки — сначала с пейзажами, потом с цветами и наконец — с кошками и собаками; однако заранее знал, что этим не удастся ограничиться. Он стоял, засунув руки в карманы и полузакрыв глаза, точно пузатый сторож, заснувший стоя, и слушал, как они восхищались тем, что он сам считал бессовестной изменой своему таланту.

— А мне говорили… — начала было Принцесса и запнулась.

Она показалась Влемку очень юной, очень напуганной — просто девочкой, а не Принцессой, дочерью, пусть даже умирающего, но всесильного, как бог, Короля. Усатый Принц стоял рядом, держа ее под руку, в глазах живописца он тоже выглядел таким же ребенком, как эта девочка, — заносчивым хорошеньким мальчиком, который не знает, что такое горе, не имеет представления — разве что из книг или из сказок старых лакеев — о том, что там, внизу, на улицах существуют убийцы с топорами, воры-карманники, люди, шныряющие, как крысы, по гардеробам. Влемк подумал: может, сказать им — объяснить жестами, — что других коробок у него нет, что портретов, о которых ей говорили, не существует. Но по движениям ее губ он видел: да, она готовится спросить его все о том же; и чувствовал, что не в силах сказать ей неправду. Несмотря на все его старания, он все равно до конца не мог стереть из памяти однажды возникший в его воображении образ, и эта призрачная реальность проглядывала сквозь видимые черты ее лица.