Искусство учиться - [51]
Мои первые попытки анализа намерений начались еще в первые годы занятий шахматами. Даже несколько неловко признаваться, что в семь лет, когда я принимал участие в юниорском шахматном турнире, мне иногда удавалось вынудить оппонента ошибиться, во-первых, сделав ход, заводивший его в ловушку, и, во-вторых, внезапно вскрикнув и хлопнув себя по голове. Это явно лишнее представление предназначалось для пробуждения в сопернике обманчивого чувства превосходства, за которым следовал захват центральной пешки или еще каких-либо заманчивых целей. Согласен: с моей стороны это было не очень честно. Но, как и другие навыки, сложнейшие приемы в шахматах чаще всего основаны на весьма простых принципах.
По мере моего роста как шахматиста и турнирного бойца я и мои противники вырабатывали все более глубокое понимание сути психологических сигналов. К десяти-одиннадцати годам ахи и хлопки по лбу уже воспринимались как совершенно явные признаки жульничества. Зато даже легкое изменение ритма моего дыхания могло навести соперника на мысль, что я только что увидел на доске нечто весьма интересное.
К сожалению, мне трудно дается умение сохранять невозмутимое выражение на лице, характерное для опытных игроков в покер. Я довольно эмоционален и не умею скрывать своих чувств. Но вместо того чтобы пытаться это изменить, можно превратить особенности своей личности в преимущества. Пока другие игроки тратят немало сил на то, чтобы сохранять непроницаемый вид, я разрешаю им наблюдать за сменой выражений на моем лице при обдумывании очередного хода. Цель состоит в том, чтобы открытостью своих чувств задавать тон борьбе.
Игрок в покер иногда специально мычит какой-нибудь мотив, чтобы тот застрял в голове других игроков и помог вывести их из равновесия.
Я могу контролировать психологическую атмосферу во время партии, открыто выражая свои чувства. Если вы видите, что соперник сидит в кресле прямо и ровно, всем своим видом выражая уверенность, то невольно начинаете подозревать, что он что-то задумал. Можно ли назвать это действиями от противного? Может быть, действиями от противного противному. Или действиями от противного противному противного. В дополнение к действиям, совершаемым на доске, я ставил перед соперником целый ряд задач другого рода.
Конечно, на самом деле я не был столь уж прозрачен для наблюдений со стороны. Демонстрируя смену выражений лица, я не забывал добавить дезориентирующие сигналы: сдвинуть бровь, на секунду придать лицу испуганное выражение, проявить легкие признаки волнения. Иногда такой обман включает всего лишь небольшую паузу, для того чтобы выпить глоток воды, или мгновенный блеск в глазах. Но не всегда. С некоторыми соперниками я предпочитал действовать прямо, без уловок. Иногда я демонстрировал открытую и прямую манеру поведения в течение нескольких партий подряд. В конце концов, оппонент привыкал к моим реакциям и эмоциям и начинал доверять им. Исподволь он приучался трактовать мои действия с учетом настроения, эти оценки становились ему чем-то вроде опоры, на которую мастер боевых искусств должен опереться, прежде чем применить решающий прием. Когда наступал ключевой момент партии, я сознательно вводил соперника в заблуждение относительно степени своей уверенности и тем самым провоцировал его на необдуманно решительные действия или просто ошибочное решение. Это тонкое искусство!
В то же время я тщательно наблюдал за мимикой и движениями своих противников. В возрасте примерно двадцати лет мне приходилось участвовать в основном в закрытых турнирах, где собирались от десяти до четырнадцати очень сильных игроков, чтобы соревноваться в течение двух недель. Это были настоящие психологические войны. Представьте себе четырнадцать гроссмейстеров мирового класса, собравшихся вместе на небольшом курорте на Бермудских островах. Мы вместе обедали и ужинали, вместе гуляли по пляжу, сравнивали наши подходы к игре, лучше узнавали друг друга — и каждый день в три часа дня начиналась игра. В таких условиях огромное значение приобретали психологические уловки.
Именно в эти годы я начал находить сходство между судьбами людей и манерой их игры в шахматы. Великие шахматисты по определению очень умны в том, что касается шахмат, но в обыденных ситуациях даже самые хитроумные шахматные психологи могут обнаружить важные черты своего характера. Если гроссмейстер за обедом пробует на вкус что-то горькое и лишь чуть кривится, то это может быть признаком привычки скрывать свои мысли. Нетерпеливость во время ожидания в очереди в кафе может свидетельствовать о большом внутреннем напряжении. Удивительно, как много можно сказать о характере человека, если понаблюдать за его поведением под внезапно хлынувшим дождем! Некоторые стремглав бегут под крышу, закрывая руками голову, а другие лишь улыбаются и глубоко вдыхают свежесть дождя, наслаждаясь ветром. Что можно сказать о поведении человека в дискомфортных условиях?
О его реакции на неожиданность? Его стремлении контролировать все вокруг?
Ко времени, когда я вплотную занялся боевыми искусствами, мое поведение во время игры соответствовало моему характеру, и я умел достаточно ловко внушать соперникам выгодные для меня мысли о моем состоянии. Кроме того, я научился читать сигналы о психологическом состоянии соперника. Именно тогда я начал разрабатывать методы систематического контроля намерений противной стороны.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».