Искусство терять - [96]

Наима никогда не понимала, откуда берется ярость Соль. Подруга мало говорит о своих родителях, но, кажется, она сбежала из дома, а не просто уехала учиться. Соль защищает свою независимость так, что можно подумать, будто она помогла ей пережить страшную юность, будто эта независимость — старый швейцарский ножик, который всегда был с нею и не раз спасал в беде. Когда Наима познакомилась с ее семьей, она не увидела ничего, что оправдывало бы поведение Соль, и была озадачена. Ее родители очаровательны, младшая сестренка — воплощенная Златовласка, дом открытый и дружелюбный. Невозможно докопаться до источника ее гнева.

— А твой откуда берется?

— Я ботиряла маи корни, — говорит Наима, подражая акценту бабушки.

— А за холодильником искала? — спрашивает Соль (реплика Эвана Мак-Грегора из «Неглубокой могилы», одного из их культовых фильмов).

Она нигде не искала, разве что в немногих книгах, потому что долго думала, что на самом деле ничего не потеряла.

• • •

— Ты знаешь Алжир? Бывала там? — спросил ее Кристоф однажды ночью.

Он лежит голый, вытянувшись, глаза полузакрыты. Пах и лобок покрыты золотистой или рыжей порослью, на ней медленно опадает член, сдувается, как под действием невидимой и непоправимой утечки. Извилистое сложное движение натягивает тестикулы. Как будто зверек вертится под кожей, перед тем как уснуть. Кристоф молча ждет, когда его тело изойдет из желания и ликвидирует все его следы.

Поначалу, когда она видела его лежащим на ее кровати после любви, совершенно опустошенным, Наима думала, что он, пожалуй, здесь и уснет. Но расслабленность его тела — это только видимость. После долгих минут неподвижности он встает, одевается и уходит. Ни разу они не провели вместе ночь. Кристоф говорит, что до Наимы он никогда не изменял жене. Ей трудно в это поверить.

— Нет, — отвечает она.

После того как они переспали, дар речи возвращается с трудом, и паузы между фразами затягиваются. Иногда Наима приписывает их смущению, иногда блаженству или застигшему их сну, но, наверно, просто нелегко вернуться к разговору после таких долгих стонов и всхлипов.

— Почему?

Это какой-то очень медленный пинг-понг: слово, пауза, слово. Однако следующий ответ — готовая песня. Привычный куплет приходит сам, не надо даже задумываться:

— Отец ждал, когда мы с сестрами подрастем, чтобы отвезти нас туда всех четверых. Но в тысяча девятьсот девяносто седьмом, в «Черное десятилетие», моего кузена с женой убили на фальшивом блокпосту, и тогда отец передумал. Он сказал, что никогда не вернется на родину.

Куплет спасителен, можно не барахтаться в мутных водах Истории, которую Наима знает лишь урывками: дед-харки, отъезд в одночасье, отец, воспитанный в страхе перед Алжиром. Куплет практичен, в нем ровно столько трагедии, сколько нужно, чтобы не было больше вопросов, и у него преимущество: это — чистая правда. До тех пор, пока Аззедин — сын Омара и внук Хамзы, о котором Наима ничего не знает, — не погиб, прошитый автоматными пулями в окрестностях Цбарбара, Хамид давал понять своим четырем дочерям, что однажды они увидят страну, где он родился. Они ждали, разочаровываясь каждый год, когда на школьные каникулы их отправляли к Пьеру и Мадлен в Дижон, а не на ту сторону Средиземного моря. Терпение, говорил Хамид, терпение, вы еще слишком малы. В каком возрасте уже имеют право на Алжир? Этим вопросом задавались иногда Наима и ее сестры, пересекая Бургундию в машине деда и бабушки со стороны матери. Может быть, Хамид действительно думал, что однажды совершит это путешествие, а может быть, просто ждал предлога, чтобы заявить, что это невозможно, тут Наима не уверена. Но с 1997 года он наложил категорическое вето на любой план путешествия, какой бы ни предлагали дочери. Мирием смирилась быстро, заменив потерянную родину отца более далекой и блестящей Америкой, где она живет уже несколько лет. Полина пять раз ездила в Марокко, терлась о границу, как старый кот о диванную подушку. Аглая говорит, что ей все равно: она интернационалистка. Фальшиво распевая Брассенса, она смеется над счастливыми глупцами, которые где-то родились. Только Наима немного настаивала, но как-то вяло. В университетские годы она учила арабский, пока не поняла, что литературный язык, на котором она еле мямлила, очень мало похож на диалект Йемы. Несмотря на то что они такие разные, Наима знает, что ее сестры дают тот же ответ, который она только что отбарабанила Кристофу, когда им приходится объяснять, почему они ничего не знают об Алжире. Куплет — часть их воспитания, точно так же они научены не говорить с полным ртом и не класть локти на стол.

— Мой отец возил меня в Типазу, когда я был маленьким, — мечтательно шепчет Кристоф.

Его член теперь такой крошечный, что не выступает за треугольник волос на лобке. Беззащитный, свернувшийся, он спрятался в поросли. Наима не очень любит его таким. Одна из причин, по которым ей нравится Кристоф, в том, что его эрегированный член похож на него самого: прямой, длинный, может быть, чуточку тонковатый. Он нравится ей не в ней, но в сходстве между телом и характером человека, к которому она привязана. Соль написала в прошлом году статью о том, как порно придало единообразие детородным органам и мужчин, и женщин: определенный размер, определенная цветовая вариация, фиксированные пропорции. Наима думает, что это абсурд. Мужчины, волновавшие ее, всегда имели члены, похожие на них, — поэтому постель казалась ей продолжением диалога.