Искусство терять - [100]

В конце 2015 года Наима составляет список новых страхов:

— страх, что на Йему нападут на улице, потому что она носит покрывало (на самом деле риска почти нет: она выходит все реже и не отходит далеко от дома);

— страх умереть, сидя за стаканчиком на террасе;

— страх, что все годы, пока она не видела своего дядю Мохамеда, он на самом деле учился в Сирии или Пакистане;

— страх поддаться смешению кровей, включив этот последний страх в свой список;

— страх, что число двадцать восемь — столько процентов французов утверждают, что понимают репрессии против мусульман после терактов, — будет еще расти;

— страх, что разразится гражданская война между «ними» и «нами», а Наима не сможет выбрать, с кем ей быть.

• • •

Наима готовит себе третью чашку кофе в надежде, что горячий напиток наконец разожмет тиски холода, пробравшего ее до костей, пока она шла от станции метро. За окном кружат снежные хлопья. Конференц-зал, совершенно белый, освещен мягким светом, как будто уже занесен снегом. Наима вздрагивает и садится поближе к батарее. За большим столом Элиза и Камель слегка флиртуют, рассказывая друг другу идеализированную версию своих рождественских каникул, пересыпанную фразами типа «Жаль, что тебя там не было».

Как всегда в начале года, Кристоф собирает свою команду, чтобы «подвести итоги» и «поговорить о дальнейшем» — упражнение, которое теоретически должно подталкивать к принятию благих решений, но на глазах Наимы раз-другой привело к сведению счетов. Но обычно именно подведение итогов ей больше всего нравится, потому что позволяет повторить прошедший год, перезаписать его с умолчаниями и преувеличениями (в этих двух процессах ей нет равных). Заново проигрываются лучшие моменты, провалы превращаются в приключения, выкраивается — попутно — костюм одному-двум особенно тягостным артистам. В этом году все немного иначе:

— Никто не пойдет в галерею сразу после теракта, это надо признать. Людям плевать на искусство.

Людям плевать на многое. Зато после 7 января, как и после 13 ноября, был отмечен взлет продаж раскрасок для взрослых. Итог неутешительный, и Кристоф сосредоточился на будущем.

— К следующему началу литературного года, в сентябре, — объявляет он, — думаю, нам надо сделать что-нибудь об Алжире. Считаю, так будет правильно. В последнее время СМИ рисуют плачевную картину арабского мира. Будь то уничтожение памятников Пальмиры, стрельба в музее Бардо [83] или здешние теракты… В конце концов и сам начинаешь верить, что все арабы ненавидят искусство, культуру, музыку, журналистику и все прочее. Вот я и подумал, что сейчас самое время пойти наперекор страхам и продвигать мощные художественные произведения оттуда. Нас, может быть, назовут левыми исламистами или мягкотелыми, но это позволит мне осуществить мою мечту: первую ретроспективу Лаллы.

Команда за столом проявляет сдержанный энтузиазм. Лалла — кабильский художник, несколько его работ Кристоф выставлял десять лет назад на коллективной выставке под названием «Борьба льдов». Это были картины маслом большого формата, на которых терялись на охряном фоне здания цвета песка, похожие то ли на дворцы, то ли на надгробные камни. Наима посмотрела каталог, когда пришла в галерею, и они ее не впечатлили. Она сочла, что самой интересной частью каталога была биография художника. Лалла — не настоящее имя, это псевдоним, который он взял в 1960-х годах, сразу после провозглашения независимости Алжира, в честь Лаллы Фатмы Н’Сумер, «Жанны д’Арк из Джурджура» [84]. Псевдоним с годами сократился и теперь означает просто Мадам, странное имя для человека, который на фотографии в углу страницы запечатлен стариком с тяжелыми, пожелтевшими от табака усами. Родившийся в 1940 году Лалла был, кстати, учеником и другом художника Иссиахема [85] и через него познакомился с писателем Катебом Ясином [86]. Вот оно — сердце страсти Кристофа: искусство вне рамок, революционная эстетика. В «Черные годы» художнику угрожали и Исламский фронт спасения [87], и правительство, так что он, скрепя сердце, перебрался во Францию и сегодня умирает, источенный болезнью века, в домишке в Марн-ла-Валле. Лалла написал очень мало больших картин и, сказать по правде, они не исключительны, признает Кристоф перед своей командой. Зато мало кто знает, что он создал невероятное количество крошечных рисунков тушью, которые всю жизнь использовал как средства платежа, визитные карточки, подставки под стакан — и сегодня они рассеяны повсюду по обе стороны Средиземного моря. Кристоф навестил его в прошлом месяце и видел три десятка таких. Лалла сохранил привычку, закончив рисунки, использовать их в повседневной жизни, поэтому находились такие, что были перечеркнуты списками покупок, а другие, нарисованные на лоскутах цветных тканей, служили ему пыльными тряпками. Большинство оказалось в очень плохом состоянии, и их нельзя выставлять в галерее. Кристоф хочет раздобыть другие, собрать как можно больше. Он уже видит будущую выставку:

— Вывесим несколько больших картин по центру. Не те, не с «Борьбы льдов». Надо найти другие, более старые, те, что он написал, например, когда учился в алжирской Школе изящных искусств у Иссиахема. И не важно, если они не продаются. Мы можем просто взять их как бы напрокат у Алжира. А вокруг, повсюду, просто и грубо, выставить тушь, маленькие рисунки.