Искусство соблазна - [51]

На этот раз слуга кивнул, буркнул: «Будет сделано» — и исчез.

— Вот так, — сказал Стюарт, обращаясь к Эмме. Эмма поджала губы.

— Здорово. Щелкнуть пальцами — и все за вас будет сделано. Наверное, приятно так жить. — Слова ее прозвучали несколько более враждебно, чем ей того хотелось.

Он сидел напротив и смотрел прямо на нее. Он даже несколько заломил шляпу назад, чтобы поля не мешали видеть глаза.

— На самом деле, — медленно и раздельно сказал он, — ничего приятного в этом нет. Лишняя ответственность, больше ничего. Мне было бы гораздо проще делать многое самостоятельно. — Он пожал плечами, надвинул шляпу на лоб и отодвинулся в тень.

И тут случилось нечто еще более странное. Вместо того чтобы дать сигнал к отправлению, он сказал:

— Вы можете не возвращать мне эти пятьдесят с чем-то фунтов. И когда мы все закончим, при условии, конечно, что вы не станете пытаться меня обмануть, я объясню в банке всю ситуацию, сообщу начальству, что хочу, чтобы вы получили деньги. Я объясню и свое участие во всем этом. В конце концов, счет — мой. Не думаю, что у меня возникнут какие-то особые проблемы с тем, чтобы взять деньги у самого себя, даже если это нарушает какие-то там судебные постановления. Пусть мне даже ударят по рукам, я с этим как-нибудь разберусь. Тот факт, что я сам выступаю с инициативой все объяснить, должен помочь.

Она смотрела на него во все глаза. Он предлагал ей те пятьдесят шесть фунтов, что она украла, плюс к этому обещал отмазать ее от всех неприятностей. При условии, конечно, что она ему поможет.

— Хорошо. — Что еще она могла ему сказать? — Спасибо. Да, конечно, она этого хотела. Она смотрела в эти его черные глаза в тени полей шляпы и пыталась понять, что за мысли крутились у него в голове, что заставило его открыть ей кредит.

Стюарт задумчиво взглянул на нее. Наконец это случилось. То, что он называл про себя их «инцидентом в гостинице». Кажется, он случайно ее поимел. Так случилось. Он не мог объяснить того, что сделал. На него что-то накатило. Невероятно эротичное. Он испытывал к ней странную нежность, и с этой нежностью, с этим эротическим чувством ему почему-то не хотелось расставаться. Не хотелось — и он отдался этому чувству, хотя сейчас он был почти наверняка уверен, что где-то тут закралась ошибка.

Она прикусила губу, затем произнесла:

— Возможно, вы только что доказали, что мои самые мрачные подозрения относительно вас были ложными.

— Прекрасно, — сказал он и засмеялся. — Но как я понял, я успел развеять далеко не все ваши подозрения. — Смех у него был какой-то грубоватый и двусмысленный. Но ей нравилась эта двусмысленность, этот не слишком приличный подтекст. Ему приятно ее дразнить.

Он улыбался ей, глядя в глаза. Вот уж действительно «ваше сиятельство». У нее не было ни капли почтения к его титулу. Может, именно поэтому она его так забавляла. Все выглядело так, словно у них была общая тайна, молчаливое соглашение. Он тоже находил нелепым то, что та случайность, что он родился в семье аристократов, случайность, не имеющая ничего общего с его действиями, что-то должна значить для всех окружающих его людей. Но на самом деле это что-то значило. И он совсем не желал отказываться от привилегий, данных ему от рождения, лишь потому, что миссис Хотчкис не желает их признавать. Она будет ощущать эту грань и не посмеет переступить через нее, как и все прочие. Ему будет приятно об этом позаботиться.

И тут он вспомнил, что они собирались делать. Он мог так сидеть и смотреть на нее хоть весь день. Виконт Монт-Виляр поднял руку, щелкнул по потолку, и карета тронулась. Кони тянули со всем возможным энтузиазмом.

Когда они выехали на простор, Стюарт, перекрикивая шум, спросил у нее:

— Ну разве это не самые быстрые, самые славные кони, которых вы видели?

Она лишь молча смотрела на него. То ли рот боялась открыть, то ли не хотела ему противоречить.

Ему было все равно, что она думает. Он любил свою славную восьмерку. Этот экипаж был единственным предметом вопиющей роскоши, который он с удовольствием отобрал у своего дяди. Карета словно летела по деревенским просторам. Почуяв воздух свободы, кони неслись во весь опор.

Стюарт закрыл глаза. На душе его было хорошо и покойно. На мгновение ему показалось, что он на тройке в окрестностях Петербурга летит через снежную целину и вплоть до самого горизонта видны лишь белые холмы. Его английский экипаж роднило с русской тройкой чудо полета — необыкновенной скорости и куража, когда сильные, мощные животные с удовольствием несутся вперед в едином порыве, слаженно, словно все они — одно целое. Он слегка покачивался, убаюканный звоном колокольчика. Этот колокольчик он привез из России, снял его со своей тройки. Он отрезал колокольчик от упряжи за час до отъезда — этот звук должен был напоминать ему о России.

***

Он не думал, что что-то может испортить его наслаждение. Но тут он открыл глаза и увидел, что лицо Эммы свела судорога страха. Она вцепилась в бархатное кольцо, словно вся жизнь ее висела на нем. Он нахмурился. Плохо, что она боится быстрой езды. Глядя на нее, он и сам выпрямился. При виде того, в каком напряжении находится она, ему вдруг стало не по себе.