Искусство слышать стук сердца - [12]

— И куда? — спросила она.

— В Бирму.

— Не смеши меня, — сказала мама, не поднимая головы от тарелки.

Я поморщилась и напомнила себе, что давно уже сама распоряжаюсь своей жизнью. Но прежний стереотип не исчез. Одной такой фразой она могла подрезать любое мое начинание. Я глотнула минеральной воды и заставила себя взглянуть на мать глазами взрослого человека. Она снова стала носить стрижки, а седину красила в темный блонд. Короткие волосы молодили ее, одновременно добавляя жесткости лицу. Острый нос с годами стал еще острее. Верхняя губа почти исчезла, а уголки рта клонились книзу, добавляя выражению лица оттенок горечи. Синие глаза утратили былой блеск, который мне так нравился в детстве. Но была ли вся причина в возрасте, или передо мной сидела женщина, которую не любили? По крайней мере, любили не так, как ей хотелось.

Неужели мама знала о Ми Ми и скрывала это от нас с братом? Должна ли я сейчас рассказать ей о найденном письме? Она дожевывала ломтик помидора с сыром и буравила меня взглядом, который мог означать что угодно, и я, как в детстве, съежилась.

— Надолго едешь? — спросила она.

— Пока не знаю.

— А твоя работа? Ты же говорила, что у тебя в Вашингтоне дел невпроворот.

— Думаю, за две недели ничего страшного не случится.

— Ты никак спятила? Рискуешь карьерой — и, спрашивается, ради чего?

Я ждала этого вопроса и боялась его, поскольку не знала, что ответить. Неотправленное письмо к Ми Ми было написано сорок лет назад. Вряд ли оно имело отношение к исчезновению отца. Я понятия не имела, кто эта женщина, откуда она и какую роль играла в его жизни. Наконец, я не знала, жива ли Ми Ми. Всего-навсего имя и старый адрес бирманской деревушки, местонахождение которой тоже было для меня загадкой. Я не считала себя импульсивным человеком и доверяла интеллекту больше, чем душевным порывам.

И все же я должна была отправиться в Бирму и разыскать это место. Меня влекла неведомая сила, сопротивляться которой я не могла. Мое рациональное мышление капитулировало перед нею. Впервые в жизни я перестала уповать на один лишь разум.

— И что же ты рассчитываешь там найти? — послышался голос матери.

— Правду.

Мой ответ должен был прозвучать утверждением, но он сам больше напоминал вопрос.

— Значит, правду. Правду, — повторила она. — Чью? Его? Твою? Свою я могу высказать в трех фразах, если тебе будет угодно меня выслушать.

Сколько горечи в ее голосе. Услышь я подобную речь в телефонной трубке, решила бы, что со мной говорит старуха. Я даже не представляла, какую боль она годами носила в себе. Мы ни разу не обсуждали ни ее брак с папой, ни ту знаменательную фразу: «Твой отец бросил меня задолго до своего исчезновения».

— Я хочу узнать, что же произошло с моим отцом. Понимаешь?

— А что тебе это даст четыре года спустя?

— Быть может, он до сих пор жив.

— И что? Неужели ты думаешь, что если бы он хотел связаться с нами, то не нашел бы возможности позвонить или написать?

Увидев, что я застигнута врасплох, мама продолжила наступление:

— Никак тебе в детектива поиграть захотелось? Оставь это полицейским. Если ты что-то нашла в отцовском хламе, почему бы тебе не передать находку Лауриа? Позвони ему. Представляю, как он обрадуется.

Я уже думала об этом сегодня. Заказав билет, часа два просидела в кресле, разглядывая город. И вдруг весь мой замысел показался мне верхом нелепости. В какую авантюру я собираюсь впутаться? Я что, девчонка-подросток, потерявшая голову от любви и готовая отправиться за ней на край света? Если я в восемнадцать не страдала порывистостью, почему должна терять рассудок в двадцать семь? Достаточно было пролистать мой блокнот, чтобы убедиться в абсурдности «бирманской авантюры». Фирма, в которой я работала, выстраивала солидный фундамент для слияния двух крупных телекоммуникационных корпораций. Нам предстояли весьма серьезные переговоры с чиновниками Федеральной комиссии по торговле в Вашингтоне, а еще через несколько недель — в Финиксе и Остине.

Каким боком вписывалась неведомая Ми Ми в мой плотный деловой график?

Я решила позвонить Лауриа, рассказать о находке и спросить совета.

— Лауриа слушает, — раздался в трубке знакомый голос.

Этого хватило. Оценивающий тон, фальшивая сердечность, показной интерес. Подобных уловок мне хватало на работе. Я тоже ими грешила, когда нужно было чего-то добиться от других. Но сейчас речь шла не о слиянии корпораций. Услышав голос Лауриа, я сразу поняла, что ничего не расскажу ему о Ми Ми. Я представила, как лощеный следователь будет вертеть в руках отцовское письмо, вчитываясь в каждое слово, и поморщилась. Какие бы загадки ни скрывались в том послании, Лауриа они не касаются. Это недоступно его пониманию. Он все бесповоротно разрушит и даже не заметит.

Я вдруг поняла: отец доверил мне тайну, сокровище, кусочек своего сердца, раскрыл передо мной душу. Все это предназначалось только для меня, и я не вправе предавать отца.

— Здравствуйте. Это Джулия Вин. Решила позвонить вам и узнать, нет ли каких-нибудь новостей, — соврала я, злясь на себя.

— Новостей? Разве что вы мне о них расскажете.

— Я? Откуда у меня могут быть новости?