Искусство скуки - [52]

Она поторопилась укрыть его одеялом, хотя процедура была не совсем закончена.

– Ну, я даже не знаю, я попробую… – смущаясь, как молодая курсистка сказала она, и её старушечье платье прямо как когда-то давным-давно становилось на глазах светло-зелёным, как молодая трава.

Пианино поначалу отчаянно сопротивлялось прикосновению старушечьих, сухих пальцев, взвизгивало и вскрикивало, как больной, не привыкший ещё доверять рукам нового доктора. Но, постепенно и по его гробоподобному телу разлилось тепло. Не возможно вечно мучиться, вечно испытывать боль, вот ведь в чём дело…

– Как хорошо ты играешь!

– Оно совсем не строит…

– Молчи! Ты просто играй, а я буду тебе рассказывать…

– О чём? – Она просто и искренне улыбнулась.

– Какая разница, ты просто играй.

… Когда вместе с боем часов врывается этот втер… Я знаю, ты не любишь… Она лезла по канату… И её ляжки сжимали его всё полотнее и плотнее, у неё были очень сильные ноги!

– Мне продолжать играть? – Растерянно спросила она, он явно бредил и всё путал.

– Да, если сможешь… Играй… У неё были сильные ляжки…

– Ты сказал: «ноги»!

– Правда? – Он и в самом деле не помнил. – Наверное, ноги.

И это всё, что ты хотел мне сказать?

– Мы пили потом горячий ром, ром нас научили подогревать англичане. Знаешь, горячий ром – это я тебе скажу!

– Это всё, что ты хотел мне сказать? – Она даже специально для этого сделала не предусмотренную никакими композиторскими замыслами паузу.

– Но, у неё правда были прекрасные ляжки, и она кончала на самой вершине каната, закидывая назад голову, и все знали, что эта чертовка всем нам назло кончает на канате, и смеётся над нами.

– Ну, хватит! – Она хлопнула крышкой пианино. – Вы всё всегда знаете, и так же тупо, бессмысленно смотрите на то, как кто-нибудь кончает с жизнью. – Она перестала играть и встала из-за пианино.

– Умоляю тебя, я ещё не рассказал… Играй…

Она нехотя вернулась и снова стала прикасаться к клавишам, разве, что уже с некоторой брезгливостью.

– Я ещё не рассказал тебе, того, что ты никогда не хотела услышать….

– Я это слышала много раз, ибо живу в этом городе, в отличие от тебя…

– Давай включим старый патефон, так нам обоим будет легче. Нет! Не надо! – Он пять тяжело задышал, как будто с каждым вдохом, ему приходилось делать тяжёлую боцманскую работу. – Ради всего святого, продолжай играть! Продолжай играть! Продолжай играть!

Он неистово кричал, а она, видя, что он не в себе, и что ему очень плохо, боялась встать из-за инструмента, потому, что он требовал играть. Из её сухих глаз впервые за много лет потекли слёзы.

Она увидела, что все его силы, были буквально за какую-то одну минуту израсходованы на какую-то чудовищную невероятную эмоцию или воспоминание, совершенно непозволительную в его старческом болезненном состоянии. Его тело подверглось такому крену над кроватью, а лицо налилось такой краснотой, что ей пришлось всё-таки бросить пианино и выравнивать его обратно в подобающее по всем правилам приличия положение покойника…

– Откуда это у тебя, Ульрика? – Первым делом спросил я.

Всё время, пока я читал, она внимательно наблюдала за мной, скрываясь за дымом своей курительной «свистульки».

– Но я так ничего и не понял! Допустим, действие происходит в 19 веке, я заметил, что щеголеватые мужчины, согласно тексту, ходят в цилиндрах, а женщины в чепцах. – Я с досадой указал на свиток, который только что прочёл. – Но, что это доказывает, что в указанное время против демонтажа часов с городской Ратуши выступал именно этот старик? Но, ведь старик умер! А часы по-прежнему бьют, и делают это методично вот уже более пятисот лет!

Ульрика загадочно молчала, а я тихо внутри себя бешенствовал, раздражаясь, то на свою глупость, то на её молчание. Наконец, она заговорила.

– Во-первых, старик, – она указала своей трубкой на свиток, – последние лет 15 своей жизни не выходил из дома, так что пропустил две, а может и все три процедуры голосования, проходившие в здании городского магистрата. Во-вторых, после его смерти это ещё 18 лет могла делать его жена, а потом, у них ведь была дочь, которая жила не с ними, а со своим мужем Олафом, но тоже здесь, в нашем городе. Я её знала лично. – Ульрика сказала это совсем просто и буднично (кофе ещё налить?). – Может, она… Откуда мне знать?

– Но ей-то, зачем это было нужно?! – Изумился я. – А до неё, а после неё?!

– Ты кое-чего не понимаешь Вернан. Наш маленький северный город – это небольшая модель всего огромного Мира.

Ульрика больше не смеялась над моей недогадливостью, а просто рассказывала мне, как устроен наш мир. Я чувствовал себя маленьким глупым мальчиком, ведь она была намного старше меня, да ещё к тому же и ведьмой.

– А мир устроен так, что в нём обязательно найдётся ровно один человек, который по каким-то причинам скажет «нет» рутине и обыденности настоящего, или сделает это для кого-то другого, не в силах смотреть на его страдания, боль и отчаяние. Запомни, Вернан, одного человека всегда достаточно, и он всегда, когда это нужно появляется в нашем мире, и именно в единственном числе, чтобы за облегчение чьего-то существования заплатить, иногда, своим ужасающим одиночеством.