Искусство скуки - [36]

Джоан снова скрылась за его спиной.

– Ну, всё, всё поехали! – Макс первым сдвинулся с места, приглашая всех снова занять места в машине. – А дождик и в самом деле может пойти. – Предположил он, взглянув, на сложные отвлекающие маневры перестраивающихся на небе облаков. – Нужно торопиться.

«Нужно торопиться в никуда… как это странно» – с грустью подумала Марта, захлопывая за собой правую заднюю дверь кабриолета.

Она до сих пор отчётливо помнила, как тогда в начинающем темнеть сыром тяжёлом воздухе из-за поворота появилось море. С этого момента, они уже не могли, ни остановиться, ни повернуть обратно. Море, как гигантская тяжёло и сипло дышащая чёрная дыра неторопливо притягивала к себе их маленькую красную машинку, смешно и беспомощно виляющую между холмами. Марта ощущала себя маленькой букашкой, потому что знала, что море за них, за всех что-то уже решило. Но этого никто пока не знает, и это его решение обжалованию не подлежит.

На следующий день тихо и как-то совсем буднично, не издав ни единого звука, утонула Джоан. День был солнечный. Все купались, никто кроме Марты, обсыхающей на берегу не видел, как её просто приподняло на волне, а потом опустило. Марта вскинулась, не поверила своим глазам, бросилась к воде и стала кричать, показывая пальцем на то место, где только что существовала Джоан. А потом вместе со всеми пыталась нырять (она совсем нырять не умела). Дольше всех не мог успокоиться Марк. Максу и Роберту пришлось вдвоём силой вытаскивать его из воды. Он лежал совершенно обессиленный на песке и громко рыдал. И тогда, словно в ответ на его рыдания, начался нескончаемый дождь, такой же, как тогда, когда умер отец Марты.

Тогда ей было 19. И, стоя на краю Мира, под нескончаемым дождём, глядя на белую овечью шерсть показывающуюся время от времени из морских глубин на гребнях волн, она не знала, молода она или стара, красива или умна, счастлива или несчастна. Осталось ли всё в прошлом, или ещё только предстоит в будущем. А может быть, не существовало в её жизни теперь ничего, кроме одного только настоящего, потому что ей удалось добраться до конца дороги, упирающейся в море. Она наверняка знала только одно – бесконечных дорог больше не существует, кроме той одной, которая будет постоянно возвращать её память сюда, к этим волнам и скалам, в то место, где море забрало Джоан и отняло что-то ещё, чего пока никто из них не в силах осознать, как и смысл той ужасно прилипчивой сумасбродной песенки: «Максвелл Эдисон позвонил, и предложил сходить ей в кино. Только Джоан собралась, в дверь раздался стук: Бам-Бам! Серебряным молоточком Максвелла ей по голове Бам-Бам! И она уже мертва».

Contrapunkt № 7

Твоё письмо настигло меня на берегу залива, прямо в эпицентре моего одиночества, среди бледно-жёлтого песка и скрипящих чуть поодаль, будто стонущих от каких-то старых незаживающих ран сосен. Сидя на камне эпохи Каролингов с книгой в руке, мне даже издалека было видно, как нелегко приходилось почтальону. Он крутил педали старенького служебного велосипеда, то и дело, увязал в песке, останавливался, вставал на обе ноги с подвёрнутыми штанинами, и махал мне оттуда, издали своей синей фуражкой, а потом с завидным упорством продолжал двигаться дальше в мою сторону. Я медленно встал с камня и, заложив пальцем книгу на двести шестьдесят третьей странице, пошёл ему навстречу. Вид у него был жалкий и растрёпанный, как у прошлогодней газеты. Пока, он, наконец, не бросил свой старенький служебный велосипед в песок, и не зашагал пешком. Так мы неторопливо сближались несколько минут под пристальными взглядами время от времени недоумённо вскрикивающих чаек. Я шёл, размахивая своей книгой, а он двигался, то и дело, придерживая, срываемую ветром свою форменную фуражку. (Её, видимо, тоже нужно было просто бросить там, рядом с велосипедом).

Я пытался угадать, от кого было это письмо, на прочтении которого он так самоотверженно и недвусмысленно настаивал. В его руке отчётливо виднелся конверт, он достал его из сумки, сразу, как бросил велосипед, и теперь удерживать фуражку ему приходилось другой рукой. Сначала, я подумал, что оно от матери, хоть я ей и не сказал, что уехал именно сюда. Но она вполне могла это предположить, или даже разослать несколько написанных от руки копий во все места моего предполагаемого пребывания. Так уже случилось как-то раз, меня ожидали несколько абсолютно одинаковых посланий от неё по всему пути моего следования от Швейцарии до Ботнического залива. Сначала, я подумал, что на её одинаковые письма мне следует посылать столь же однообразные ответы и непременно голубиной почтой (представляешь, я где-то слышал, что один почтовый голубь во время войны дослужился до звания полковника Британских армии!). Но я быстро сообразил, что это даже теоретически невозможно – я должен был запастись голубями заранее. Да, и потом, она бы не оценила этой моей шутки, а, скорее всего, наверняка бы даже на меня обиделась. Поэтому, я тогда не стал писать ей одинаковых писем из разных мест, а, вместо этого, написал пять различных вариантов ответа на её послание и все в одном лишь только Стокгольме. А потом разослал их по пяти разным европейским адресам, наугад. Ты считаешь, что это не менее глупо, чем посылать матери отовсюду одинаковые письма? Да, ты права. Я даже не буду спорить. Но, пойми, я был тогда в отчаянном положении, и совершенно не знал, что мне делать дальше…