Искусство речи на суде - [58]

Если читатель сомневается в арифметической верности моего первого положения и не жалеет времени, пусть высчитает, сколько из приведенных выше вопросов могут быть названы не пустословием. А если принять во внимание, что примеры взяты из числа тех преступлений, которые составляют подавляющее большинство наших уголовных дел, и признать то, что знает всякий, а именно что это примеры типичные, а отнюдь не исключительные, то вывод будет очень неутешительный.

Обратимся ко второму положению: если вопрос не ведет к ответу бессодержательному, то в большинстве случаев вызывает ответ, невыгодный для спрашивающего. Ограничиваюсь пока одним примером; ниже найдутся другие.

Происшествие было не совсем обыкновенное. Днем на Волковом поле, на расстоянии несколько десятков шагов от обитаемых домов, две женщины, мать и дочь, собирали щавель. К ним подошел мальчишка 17 лет, расстегнутый, и, не говоря ни слова, схватил девушку за грудь, опрокинул ее на землю и бросился на нее с движениями, не оставлявшими сомнения в его намерении. Мать ухватилась за него и отбросила его в сторону; между ними началась борьба. Он запустил себе два пальца в рот и свистнул; из-за ближнего забора выбежали трое-четверо парней; женщины с криком побежали в сторону жилья; подсудимый и его товарищи с угрозами пустились за ними в погоню, но догнать не могли, и те спаслись. Через два часа мальчишка, по прозвищу Судьба, был задержан; в участке женщины опознали его; он признался в покушении на изнасилование дочери, прибавив: я бы сам не пошел, меня послали.

В суде на вопрос председателя подсудимый сказал: виновен – и расплакался, по-видимому, искренно, но на предложение рассказать подробности ответил, что его напоили товарищи и он был настолько пьян, что не может вспомнить ничего.

– Кто же были эти товарищи? Как их зовут? – спросил председатель.

– Не знаю.

Свидетели подтвердили факты, установленные предварительным следствием. Девушка говорила робко и вяло; мать, напротив, дала необыкновенно яркую картину нападения и произвела сильное впечатление. Почувствовалось, что нападение, сначала нелепое, с появлением товарищей подсудимого сделалось страшным; кроме того, она решительно заявила, что подсудимый совсем не был пьян, а его товарищи грозили ножами. Подсудимый сказал, что его избили в полиции.

Защитник спросил свидетельницу:

– Почему у подсудимого уши оказались в крови?

– Да он там, в деревне, после этого (после нападения) задрался с кем-то.

– То есть как это задрался? Вы знаете, что это было на самом деле, или нет?

– Да говорили, что он человека какого-то пырнул ножом три раза.

Следующий свидетель, местный житель, давал показание очень неохотно и нерешительно, но на вопрос прокурора сказал, что подсудимый был дурного поведения. Защитник спросил:

– Почему вы думаете, что он был дурного поведения?

Свидетель отвечает уклончиво. Защитник настаивает:

– Вам известны какие-нибудь его предосудительные поступки?

– Нет, поступки неизвестны, а только его тогда на улице с ножом видели; он то в стену его воткнет, то на людей замахнется.

Остается подтвердить третье положение. Справедливо ли, что в большинстве случаев невыгодный ответ бывает предрешен самим вопросом? Отвечаю опять примерами.

Допрашивается дворник, поймавший подсудимого у взломанной двери с узлом украденных вещей. Защитник спрашивает:

– Не произвел ли он на вас впечатление робкого человека?

Свидетель отвечает:

– Да; он испугался и хотел бежать.

Через пять минут оглашаются справки о судимости, и присяжные узнают, что робкий человек был осужден за убийство в драке и судился за нанесение своей бабке тяжких побоев, повлекших смерть.

Перед присяжными двое подсудимых. Один из них два раза был осужден за кражи и раз за грабеж. Допрашивается сыщик; защитник спрашивает:

– Скажите, вы раньше знали Романова?

Свидетель делает короткую паузу и веско произносит:

– Да, знал. Он известный вор.

Какого другого ответа мог ожидать защитник? Допрос переходит к его товарищу. Несмотря на полученное предостережение, он повторяет тот же вопрос:

– Скажите, пожалуйста, а Матвеева вы знаете?

Агент отвечает:

– И его, и всех его братьев знаю. Известные воры; только, к сожалению, они до сих пор не попадались.

Матвеев ранее не судился; если бы не защитник, его прошлое было бы безупречно в глазах присяжных.

Подсудимый обвиняется по 2 ч. 1484 ст. Уложения о наказаниях в ножевой расправе. Защитник спрашивает ночного сторожа:

– Вам приходилось когда-нибудь отправлять в участок Степанова?

– Как помнится, много раз.

Habet *(100) .

Что все эти ответы были неизбежны или в высшей степени вероятны, понятно всякому. Но здесь невольно приходит в голову мысль: вопросы защитников клонились к выяснению истины; следовательно, защитники служили правосудию. Так. И выходило, что у подсудимых по два изобличителя и ни одного защитника. Если бы приведенные вопросы раздавались с прокурорской кафедры, это было бы правильно; но когда они раздаются со стороны защиты, состязательный процесс превращается в нечто совершенно недопустимое. Нельзя признать нормальным такой порядок вещей, при котором наряду с обвинителем, назначенным государством, суд назначал бы подсудимому еще казенного потопителя под видом защитника. Между тем, если спросить опытных судей и товарищей прокурора, они скажут, что в большинстве случаев для подсудимого было бы лучше, если бы у него не было казенного защитника. По следующему примеру можно видеть, что эти медвежьи услуги подсудимым не ограничиваются неловкими вопросами свидетелям.