Искусство расследования преступлений - [34]

Казус, служащий предметом настоящего очерка, заслуживает внимания не только потому, что он с особой яркостью и наглядностью подтверждает значение упомянутых выше моментов. В данном случае, кроме того, мы имеем одну из довольно часто встречающихся в практике таких ситуаций в уголовном процессе, когда, за отсутствием прямых доказательств, вывод приходится строить исключительно на совокупности косвенных улик, на цепи логических умозаключений, на психологическом анализе действующих; более того, когда в числе косвенных улик нет ни одного вещественного доказательства, которое могло бы, как хотя немой, но беспристрастный и объективный свидетель, облегчить решение трудной задачи.

При таких ситуациях задача следствия чрезвычайно ответственна. Требуется особая тщательность в выяснении всех мало-мальски имеющих существенное отношение к делу фактов. Исчерпывающая полнота в собирании их должна в подобных случаях являться компенсацией недостаточности или отсутствия прямых доказательств и вещественных улик. Наконец, в таких случаях требуется исключительная осторожность и глубина оценки собранных доказательств, логически стройное и отчетливое обоснование того, а не иного делаемого по ним вывода.

Если с такими требованиями подойти к первоначальному расследованию по данному делу, то выявляются некоторые поучительные пробелы и упущения, послужившие, между прочим, поводом к возвращению дела к доследованию, на которых мы, поэтому, главным образом, и позволим себе фиксировать внимание читателя.

* * *

В селении Матвеевцево, Хотебцовской волости, Можайского уезда, Московской губернии, 17 августа 1924 года, в 6 часов утра, когда старики Ивановы и работница их Глазкова распивали утренний чай, из сарая, где спал их сын Василий Иванов, его жена Анфиса и двое малолетних детей, раздался выстрел. Вскоре же, вслед за выстрелом, из сарая выбежал Василий Иванов и, поровнявшись с побежавшими навстречу ему родителями, крикнул: «пойдите в сарай, что там случилось». Когда вошли в сарай, увидели лежавшую на сене мертвую Анфису с окровавленным лицом и ползающих вокруг трупа матери, обрызганных кровью, плачущих ее детей. Старуха Иванова с рыданиями бросилась к трупу и упала без чувств. Старик Иванов и работница побежали за деревенским исполнителем Ежовым, а через несколько минут, вслед за ними, направился и Василий Иванов, который объяснил, что жена покончила самоубийством — застрелилась.

Сельский исполнитель не только не позаботился о сохранении трупа Анфисы Ивановой в том положении, в каком он его застал, но сам же помог старику Иванову перенести труп в дом, где труп вскоре убрали и омыли.

Во весь свой рост с первого момента расследования встал перед следствием коренной вопрос всего дальнейшего процесса: что именно произошло в сарае — убийство или самоубийство?

Наиболее ценный материал для решения его, очевидно, могло бы дать сохранение в неприкосновенности той обстановки, в которой застигла гр-ку Анфису Иванову смерть. Положение трупа, положение и расстояние от трупа револьвера-нагана, из которого был произведен выстрел, и ряд других деталей могли бы сразу дать твердые опорные моменты для дальнейшего разрешения.

Но непосредственное изучение на месте положения трупа и других существенных деталей, вследствие допущенного упущения сельского исполнителя, а затем и предсельсовета, — резкого изменения внешней обстановки происшествия, — уже оказалось невозможным.

Все же, конечно, следовало составить подробный осмотр места (чего, однако, не было сделано), но ясно, что после переноса трупа, осмотр сарая, если бы он и был произведен, уже не мог дать того, что он дал бы при других условиях. Но, может быть, расположение ран на трупе и другие знаки на нем скажут нам что-нибудь существенное для решения задачи?

Наружный осмотр трупа показал, что смерть последовала моментально от произведенного в упор выстрела в правый висок, приблизительно на расстоянии 3–4 вершков. Пуля прошла навылет, при чем на лице и волосах найдены были следы ожогов. Все это могло быть, однако, в одинаковой степени результатом как убийства, так и самоубийства. Каких-либо решающих признаков наружный осмотр не дал. Единственно, что мог подчеркнуть акт судебно-медицинской экспертизы от 17 августа, это то, что никаких следов насилия на теле не было обнаружено, и что, кроме того, лицо покойной выражало полное спокойствие.

Этому последнему обстоятельству, между прочим, впоследствии пытались придать преувеличенное значение, как доказательству того, что здесь не было самоубийства и что Анфиса Иванова убита была во время сна «далекая от переживаний, связанных с убийством, так как такие переживания не могли не оставить отпечатка на лице».

В действительности, строить какие-либо заключения на характере выражения лица умершего крайне рискованно— вообще, а в данном случае, когда наружный осмотр произведен более, чем через сутки после смерти, — в особенности.

Как совершенно правильно указала экспертиза во время судебного рассмотрения дела, выражение лица еще можно заметить первые полчаса, а после уже невозможно, так как кровь просасывается во все покровы, и лицо меняет свое выражение.