Искусство проклинать - [84]

— Я ещё не знаю, хочу или нет, Баба Саня. Я хочу разобраться именно с этой сволочью, а на всю жизнь — не знаю… Беречь — мне по духу ближе. Правда, чаще-то, приходилось воевать… И пока Хорс за царька, мне хочется только громить и рушить. Я не забываю ему всего, что он сотворил.

— Имя Хорс — это тоже со старославянского. Это бог из высшего пантеона, не самый плохой, между прочим.

— Они ещё кричали Вельзевул и Асмодей, и Василиск…

— Это на всякий случай, для верности. Руку даю на отсечение, что конечная цель у них — создать русский оплот Сатаны. Какие патриоты, надо же! Прямо историческое общество, любители русской старины… Вообще, считается, что Хорс — производное, имеющее древнеегипетские, иранские и иудейские корни. Шло-шло это имя по земле, да в России и остановилось. Светлое божество с солнцем связанное, ничего слишком злодейского за ним не числилось. Что их привлекло к нему, непонятно. Самонадеянность или желание судьбу обмануть?

Он говорил, что его так мать назвала… Как он набрал столько сил, Баба Саня? Из книг? — расспрашиваю я, пододвигая поближе к ней абрикосовое варенье, которое она любит, как диковинку, редкую в северных широтах. Мы варили его прошлым летом вчетвером: с Галиёй и её Ниной. Потом пришла Маринка…

— Не думаю, что из одних книг. Наследственное это, через несколько поколений. Таились, прятались, копили… А тут время такое, подходящее. И почему это свободу нужно сразу понимать, как свободу к чему угодно? К погружению в Зло?

Баба Саня задумалась с ложечкой в руке, а у меня начала складываться в воображении новая мозаика, страшная в своём циничном кощунстве.

— Кажется, я кое-что понимаю… Понимаю, зачем все эти ужасы. Хорсу хочется быть божеством в окружении верных соратников. По принципу: что хочу, то и делаю. Я хочу иметь власть над людьми и достигаю этого так, как мне нравится. У меня есть своя свита. Ведьмы и колдуны — это живые. Для них — шабаш. Вставшие из могил — это тоже из старых страшилок… Ленка, которая мёрзнет и хочет «к сердцу» — вампир…

— Упырь.

— Упырь, хорошо… А этот урод из болота, который рвался меня полюбить…

— Похоже на Водяного… Или Лешего. В народном фольклоре он необязательно злой — бывает, просто забавный.

— Ну, так это в фольклоре. А у Хорса он запрограммирован на зло. А Маринка — русалка, заманивающая случайных «ухажёров» в воду…

— Есть ещё вилы, злыдни, ламеи, керемети… много ещё кто или что…

— Как это у них всё получилось, всё, что хотелось, Баба Саня? С помощью Сатаны?

— Обязательно — Сатаны, но не только. Использовались и зелья, и ритуальные убийства, и заговоры. Чтобы заложный стал чудовищем, много подлости надо вложить.

— Заложный — это покойник, умерший «нечистой» смертью?

— Да, и подготовленный к ней заранее. Колдун и ведьма — первые кандидаты. А так же грешники, поддавшиеся Злу, люди, отрицающие веру, многие…

— А… Маринка — так же? Она не была злой или слишком грешной. Ну, может, излишне тщеславной и себялюбивой.

— Ты говорила, она некрещёная — раз, к сатанистам пошла — два, с собой покончила — три. Она решилась на злое дело. Ну, и опоили чем-то, ванну с травами посоветовали. Для большей красоты, или какой-то другой благовидный предлог. А состав трав — сатанинский, может быть, запрограммированный на самоубийство. Очень подходящий кандидат в заложные. После смерти её вызвали из могилы, провели обряд. И послали в реку.

— В это просто невозможно поверить. Ну невозможно, и всё…

— А мало ты видела невозможного, Тина, за последние месяц-два?

— И занималась этим вся компания. Хорс бы не успел один, — продолжаю я, думая о своём.

Маринка, всё же, совершила свой тяжкий грех: она участвовала в компании против Дана, сознательно или невольно, и оказалась причастной к его смерти. И Митрофан — тоже, гадина! Ты мне заплатишь, доктор Митрофанов! Помни, что я есть, потому что я про тебя не забываю…

Баба Саня, будто угадав мои мысли, горько вздохнула, прижав ладонь ко лбу.

— Кем-то должен был у них стать наш дорогой мальчик.

Эту тему я обсуждать не могу! И резко вскакиваю из-за стола, опрокинув стул: Никем! Он не стал у них никем! Ни-кем! Он остался собой, и никогда никем не мог быть для этого поганца и его подлой компании! Ты себя винишь, Баба Саня, за то, что он встал из могилы благодаря «пришитой» душе? Так вот: я не думаю, что это важно! Эту душу не надо было пришивать, она всегда с ним! Навеки!

Изумлённая моим взрывом, Баба Саня роняет носовой платочек, украдкой вынутый из кармана, и бросается меня успокаивать. Обнимает, прижимает к себе и усаживает на своё место. Потом поднимает упавший стул.

— Тиночка, ты говорила «не могла любить Дана». Не могла, или заставляла себя «не мочь»?

Я мотаю головой и залпом допиваю горячий чай из своей кружки. Сажусь прямо, медленно выдыхая воздух, ставший подобием пара. Долго молчу, прислушиваясь к тому, как успокаивается обожжённый пищевод.

Если бы кто-то сказал мне, что такое может быть, я ни за что бы, не поверила. Никогда!

Туманный, сырой день загорался за окном, и люди собирались смириться с ним, прожить его удачно, с наименьшими потерями. Зажигали свет и включали с утра телевизоры, спешили на работу, бродили по магазинам, чтобы накормить семьи, с нетерпением ждали вечера, когда можно расслабиться и отдохнуть…. А в полутёмной кухне старого губернаторского дома сидели за столом две измотанные донельзя женщины, и говорили о вещах, которых не может существовать в жизни: о ведьмах, русалках, оживших покойниках и о любви.