Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - [58]

Итак, он вернулся из армии еще более влюбленным. И Арделиза, которой Кандоль после столь долгого отсутствия казался новым возлюбленным, на глазах всего двора удвоила свой пыл. Влюбленный же видел в сумасшедших выходках, на которые она пускалась, чтобы с ним встретиться, свидетельство страсти, с которой она не в силах справляться, хотя они свидетельствовали лишь о присущем ей расстройстве рассудка. Когда ради него она совершала очередную глупость и та получала огласку, он уверялся в глубине ее чувства, меж тем как это было обычное безумие. Он до такой степени был убежден в ее страсти, что, умирая от любви, боялся, что недостаточно ее любит.

Как легко догадаться, поведение любовников имело большую огласку. У обоих были недоброжелатели, его положение и ее красота наплодили немало завистников. Даже если бы все вокруг были расположены им помогать, этому воспрепятствовала бы необдуманность их поступков, а все, напротив, хотели им навредить. Они назначали друг другу свидания где угодно, ни с кем о том не договариваясь. Иногда они встречались в одном доме, снятом Кандолем от имени некоей дамы, жившей в деревне, которую Арделиза якобы время от времени навещала. Чаще же всего они виделись по ночам у Арделизы. Но у коварной хватало времени не только на эти свидания. Расставшись с Кандолем, она отправлялась завоевывать новых поклонников или, на худой конец, из страха, что не сможет удержать Кандоля, тысячью ласк успокаивала Ороондата.

Так пролетела зима, и Кандоль даже не подозревал, какие дурные шутки с ним играет Арделиза. Он простился с ней и вернулся в армию, будучи совершенно ею доволен. Однако не прошло и двух месяцев, как его радости были омрачены полученными вестями. Ближайшие друзья, примечавшие поведение его возлюбленной, не решались с ним об этом заговорить, столь велико было его увлечение этой изменницей. Но так как со времени его отъезда произошло нечто из ряда вон выходящее, к тому же им не приходилось более опасаться, что один ее вид разрушит все подозрения, они договорились разом — но так, чтобы это единогласие не выглядело намеренным, — известить его о ее проделках.

И вот каждый из них по отдельности написал Кандолю, что Кастийант[147] оказывает много внимания Арделизе, и что его ухаживания заставляют предположить не только намерение, но полный успех, и что, даже если Арделиза невинна, у него есть все основания быть недовольным, видя ее окруженной подозрениями. Пока эти вести идут, чтобы пробудить исступление в душе Кандоля, будет уместно рассказать о начале, развитии и завершении страсти Кастийанта.

Кастийант был хорошо сложен, имел приятное лицо, опрятную наружность и ничтожный ум, а рождением и родом занятий был сходен с Криспеном и столь же богат. Он был достаточно ладен, и когда бы носил шпагу, то можно было бы предположить, что успехом у женщин он обязан только своим достоинствам, однако род его занятий и богатства вызывали подозрение, что все любимые им женщины были корыстны; поэтому, когда стала очевидна его любовь к Арделизе, никто не сомневался, что ответное чувство вызвано его деньгами.

Король, проводивший все лето у наших рубежей, зимой обычно возвращался в Париж, где его ум поочередно занимали разные светские увеселения: то бильярд, то игра в мяч, то охота, то комедии или танцы. В тот момент речь шла о лотереях, которые были до того в моде, что их устраивали все — одни денежные, другие из драгоценностей и предметов обстановки. Арделиза хотела устроить лотерею последнего рода, но если в подобных случаях сперва собирали деньги, а затем жребий решал долю каждого, то из десяти тысяч экю, [148] вложенных в эту лотерею, было распределено только пять, причем по выбору Арделизы.

Когда она в первый раз заговорила об устройстве лотереи, среди присутствовавших был Кастийант, и, спросив у каждого, кто сколько может дать, предложила ему внести тысячу франков; он ей ответил, что охотно это сделает и, более того, обещает собрать со своих друзей до девяти тысяч ливров. Некоторое время спустя все разошлись, за исключением Кастийанта. «Не знаю, сударыня, — сказал он ей, — все ли еще вам неведома моя страсть, ибо я давно вас люблю и уже делал крупные авансы, но, вручая себя вам, я прошу вас подтвердить наш договор; заверьте его для меня, умоляю, и заметьте, что в придачу к тысяче франков, которые вы с меня взыскали, я даю еще девять, чтобы заслужить вашу благосклонность; ибо о друзьях я сказал лишь затем, чтобы обмануть присутствовавших». — «Признаюсь, сударь, — отвечала она, — вплоть до сегодняшнего дня я не считала вас влюбленным. Не то чтобы я не замечала некоторые ваши выражения, которые наводили меня на подозрения, но мне столь неприятны все эти гримасы, а вздохи и томность, на мой вкус, столь жалкий товар и столь несущественные знаки любви, что, когда бы ваше поведение со мной не стало более достойным, все ваши старания были бы попусту. Что до благодарности, то теперь могу вас уверить, что весьма недалек от любви тот, кто имеет твердые доказательства любви к себе».

Кастийанту этого было довольно, и он вообразил, что настал его час. Он бросился к ногам Арделизы, но когда попытался воспользоваться этой смиренной позой для более решительных поползновений — «О нет, — сказала она, — так не пойдет. Разве слыхано, чтобы женщины сами делали авансы? Вот представьте мне подлинные свидетельства вашей страсти, и я не буду неблагодарна». Кастийант понял, что у нее товар не выдается без денег, и сказал, что у него с собой двести пистолей, которые, если ей будет угодно, внесет в счет обещанного. Они были приняты. «Если вы соблаговолите, — сказал он, — даровать мне часть вашей благосклонности на этот взнос, я буду вам безмерно благодарен, если же вам угодно сперва получить всю сумму, то позвольте мне расписку на то, что только что было вам вручено». Она предпочла поцелуй расписке, и мгновение спустя Кастийант ушел, заверив ее, что завтра доставит остаток.