Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - [56]

Когда Ороондат закончил говорить, Арделиза отвечала: «Я вам признаюсь, сударь, что уже давно знаю о вашей любви, и, хотя вы мне о ней не говорили ранее, я всегда замечала, что вы делали ради меня с самого дня нашего знакомства, и это должно послужить мне оправданием в ваших глазах, когда я признаюсь, что люблю вас. Пусть это не лишит меня вашего уважения, ибо я столько времени ведала, что вы вздыхаете по мне, и если меня можно осудить за недостаточный отпор, то это должно отнести скорее на счет ваших заслуг, нежели на счет моей уступчивости».

После этого нетрудно догадаться, что кавалер вскоре получил безусловное доказательство благосклонности дамы, и четыре или пять месяцев с обеих сторон все шло тихо и без задоринки. Однако красота Арделизы слишком гремела в свете, а обладание ею обещало слишком много славы тому, кто его добьется, чтобы Ороондат наслаждался покоем: и Кандоль, один из самых видных придворных кавалеров, решил, что это украсит его репутацию. И вот, увидев ее через три месяца после завершения кампании, он тут же принял это решение, а страсть, которой он затем к ней воспылал, показала, что любовь не всегда бывает делом случая или рождается по велению неба.

У Кандоля были красивые голубые глаза, неправильные черты лица и большой, неприятный рот, но при этом прекрасные зубы и густые золотистые волосы. Он был восхитительно сложен и превосходно одевался, самые утонченные люди стремились ему подражать. Благородство облика сочеталось в нем с одним из высших рангов королевства: как сказали бы теперь, он был герцогом и пэром. Он был правителем жерговинцев и, совместно со своим отцом, Бернаром Английским, бургундцев, а кроме того, полковником инфантерии.[144] Его гений был посредствен, но в начале своих любовных похождений он был связан с одной весьма умной дамой, и, поскольку их привязанность была сильна, она столько трудилась над тем, чтобы его образовать, а он так стремился угодить красавице, что искусство взяло верх над природой и он сделался более воспитанным человеком, нежели сотни более умных людей.

Так вот, вернувшись от испанских пределов, где он командовал армией под началом принца как близкий родственник короля, он начал с неусыпным рвением выказывать свои чувства к Арделизе, считая, что она еще никого не любила; но убедившись, что его страсть остается безответной, он решился открыто объясниться, чтобы она не могла укрываться за мнимым непониманием. Однако, относясь к женщинам с уважением, граничившим с застенчивостью, он предпочел объясниться с Арделизой письменно, а не в разговоре. Вот что он ей написал.

Письмо

Сударыня, меня приводит в отчаяние, что все объяснения в любви схожи друг с другом, тогда как чувства столь различны. Я чувствую, что люблю вас более, чем свойственно любить, и не могу говорить об этом так же, как многие о том твердят. А по сему пусть вас не занимают слова, они слабы и могут быть обманчивы, подумайте о том, как я стремлюсь вести себя по отношению к вам, и когда мои поступки свидетельствуют, что так может вести себя лишь сраженный вами, то доверьтесь этому свидетельству и поверьте, что, любя вас столь сильно, даже не будучи любимым, когда я получу повод для признательности, то буду вас боготворить.

Получив это письмо, Арделиза незамедлительно ответила.

Письмо

Если что-то не позволяет мне довериться вашим любовным признаниям, то это отнюдь не их нежелательность, а ваше красноречие. Истинная страсть изъясняется более невнятно, вы же — как умный человек, отнюдь не влюбленный, но стремящийся уверить, что любит. Судите сами, коли так кажется мне, которая умирает от желания, чтобы ваши слова оказались правдой, то что скажут равнодушные? Они безусловно сочтут, что вы хотите надо мной посмеяться. Но я не люблю делать слишком поспешные выводы и потому принимаю ваше предложение и буду судить о ваших чувствах по вашему поведению.

Это письмо, которое знатоки сочли бы весьма нежным, Кандолю таковым не показалось. Будучи крайне тщеславен, он ожидал более откровенных нежностей. А посему действовал менее настойчиво, чем того желала Арделиза, и, наперекор ей, хранил ее добродетель. Это могло продолжаться довольно долго, если бы, отбросив скромность, красавица не пошла ему навстречу столь решительно, что он, ничем не рискуя, мог себе позволить с ней все, что угодно.

Достигнув цели, Кандоль вскоре заметил ее отношения с Ороондатом: поклонник обычно смотрит лишь перед собой, но счастливый любовник начинает озираться по сторонам, и ему не требуется много времени, чтобы обнаружить соперника. Кандоль возроптал. Возлюбленная назвала его тираном и сумасшедшим и повела себя так, что он просил прощения и почел за счастье ее умилостивить. Но мир оказался непродолжительным. Упреки Ороондата были столь же безуспешны, но, видя, что от соперника не избавиться, он втайне предупредил Леникса, который запретил Арделизе принимать Кандоля, тем самым лишь усилив их чувство, и любовники, чье желание видеться удвоилось вследствие запрета, нашли более удобные способы для свиданий.

Меж тем поле битвы осталось за Ороондатом, и Кандоль возобновил жалобы, вновь попытавшись добиться его изгнания, но тщетно. Арделиза отвечала, что он думает только о себе, что он хочет ее погубить, ибо если она откажет от дома Ороондату, то ее муж и весь свет решат, что им пожертвовали ради другого. Хотя Кандоль был милее Арделизе, чем Ороондат, она не хотела его потерять не только потому, что один плюс один будет два, но, как всякая кокетка, она считала, что немного ревности крепче привязывает возлюбленного, нежели спокойствие.