Искусственный голос - [3]

Они остались. Никто из тех, кто собрался тогда на юбилей Платова, об инциденте не напоминал. Стал забывать о нем и Громов, тем более о разговоре в коридоре с Шарыгиным. Но однажды тот поймал его на лестнице за рукав и потащил в свою, мастерскую.

— Идемте, Громов. Надо побеседовать конфиденциально.

Они молча вошли в тесную комнатушку, где странно соседствовали и письменный стол, и слесарный верстачок, и даже два станочка: токарный и фрезерный, явно самодельные, похожие на игрушечные.

— Вот, — почему-то шепотом сказал Шарыгин и осторожно взял с верстачка небольшой предмет. — Вот ваш голос, Леня.

Ничего не понимая, Громов протянул руку, а на ладонь легла плоская коробочка чуть поменьше спичечной. Она была хрупкая, прозрачная, вероятно, из целлулоида. А внутри что-то похожее на мелкие соты, только серебряные, блестящие.

— Что это? — тоже непроизвольно переходя на шепот, спросил Громов.

— Фантофон.

— Что, что?

— Фантофон. Красиво, правда? Пусть он так называется. Фантофон — воображаемый звук.

— Ничего не понимаю. Зачем он мне?

— Сейчас объясню, — Константин Михайлович засуетился, взмахом руки очистил край верстака и сел на него, кивнув Леониду на единственный стул. — Как устроена эта штука, говорить не буду. Вы не поймете, да и сам толком не знаю. Но с ее помощью можно великолепно петь.

Шарыгин посмотрел на Громова счастливыми глазами.

— Вернул я вас в искусство. А вы мне, при случае, контрамарочку на спектакль или концерт устроите. Просто так на ваши выступления опять, поди, нельзя будет пробиться.

Громов положил коробочку и встал.

— Все шутите, Константин Михайлович.

— Чудак человек! Я ночами над этой штуковиной сидел, до сих пор спина ноет, а он меня в шутовстве обвиняет. Да вы попробуйте, мне ведь самому интересно. Знаете, пойдемте в рощу, туда, за вычислительный корпус, там никто не услышит. Вы мне что-нибудь споете, потом я подробно инструкцию дам, как с фантофоном обращаться.

Леонид заколебался.

— Ну, идемте, — тянул его инженер.

— Сыро, прохладно, — неуверенно пробормотал Громов, поддаваясь Шарыгину. — Совсем голос потеряю.

Тот засмеялся, помахал коробочкой:

— Вот он, ваш голос, его не застудишь.

Они вышли из института и заторопились по аллее. Уже за главным зданием университета им стали реже попадаться спешащие навстречу студенты и преподаватели. Дальше стало вообще безлюдно.

— Вот. Давайте здесь, — сказал запыхавшийся Шарыгин и опустился на скамейку.

Громов взял из его рук приборчик и неуверенно поднес ко рту.

— Не так, — остановил его Шарыгин. — Это не микрофон. Суньте в карман. Лучше в нагрудный. Вот, вот. А теперь концерт по заявкам. Скромный научный сотрудник из Томска хочет услышать в вашем исполнении «Плач Федерико».

Леонид прокашлялся смущенно и оглянулся.

— Давайте, давайте, — ободрил Шарыпш.

Обратно они шли медленно, оба взволнованные и растерянные.

— Я не меломан, — тихо говорил инженер. — Так, знаете, самый посредственный любитель. Что-то услышу — понравится, а почему, объяснить не могу. Но то, что у вас редчайший талант, даже мне понятно. Так душа и заходится. Просто колдовство какое-то!

Громов молчал. Он был потрясен тем, что услышал, раньше он никогда так не пел.

2

Отъезд Леонида с Надей взбудоражил всю лабораторию бионики. Теперь здесь уже все знали, что их Леня Громов — тот самый Громов, которого люди сведущие называли гордостью искусства. Знали, что болезнь заставила его на время покинуть сцену, но он, слава богу, выздоровел и возвращается в театр.

Провожать Громовых пришли в аэропорт многие. Шутили, говорили, чтобы не забывал своих и узнавал, коли придется встретиться. Но уже чувствовалась та скрываемая неловкость, ненатуральность, какую испытывают простые люди в общении со знаменитостями. Не было среди провожающих инженера Шарыгина, который в Последнее время серьезно болел.

Когда за несколько часов до отлета Леонид забежал к нему домой, тот лежал в постели осунувшийся, небритый.

— Я знаю, Леня, ты возвращаешься, — сказал он, не меняя позы, глядя в давно не беленный потолок. — Все правильно. Ради этого я и старался. Не забывай делать хоть раз в месяц подзарядку. Достаточно минут десять подержать фантофон на солнце, в крайнем случае погреть кварцевой лампой. И смотри не сломай. Может, я и сотворил бы вновь что-нибудь подобное, да, сам видишь, никуда не гожусь. Сердце. Врачи говорят, пить надо было меньше. А я ведь и не пил, пока жена меня не бросила.

В комнате стояли и сладковатый запах лекарств, и тишина, какая бывает в квартирах одиноких людей. Константин Михайлович повернул наконец к Громову лицо, и в уголках его запавших глаз собрались морщинки.

— Знаешь, Воскобойникова говорит, что я давно болен хронической неудачливостью. Наверно, она права. Ее Пашка только благодаря моим приборам решил свою научную проблему. А мне, каналья, и не подумал предложить соавторство. Впрочем, я бы отказался. Другие предлагали, — посылал к чертям. Не люблю от славы кусочки отщипывать. И человеку неприятно, когда она у него обкусанная. Взять того же Павла. Если учесть, что главная трудность его диссертационной работы заключалась в поисках технических возможностей эксперимента, которые в основном находил я, то получится, будто он доктор наук лишь на ноль целых и приблизительно шесть десятых. Разве ему не будет обидно?