Искушение ночи - [22]

– Меня никогда еще не кусал ковер, но поскольку это ваш дом, следует соблюдать осторожность. Видимо, непредсказуемость – основная черта вашего характера.

Рейберн усмехнулся, продолжая изучать панели на противоположной стене.

Виктория решила, что может «ходить и трогать», если он намерен не обращать на нее внимания.

Она стояла посреди длинной узкой комнаты, некогда бывшей холлом, а теперь разделенной мебелью и коврами на две отдельных гостиных, декорированных в алом, пурпурном и янтарном цветах. Как закат в Йоркшире, подумала она, вспомнив потрясающий вид, открывшийся перед ней, когда она сошла с поезда в Лидсе.

Комната была огромной, но в то же время удобной и уютной. В ней сохранилось ощущение времени, несмотря на новенькую мебель и блестящие, только что отполированные дубовые панели на стенах.

Виктория перешла в гостиную напротив той, которую осматривал Рейберн, обратив внимание на тяжелые, простые линии мебели и архаическую живопись, украшавшую стены. Но самым поразительным здесь были узкие витражные окна по обеим сторонам каминов в конце холла – четыре светящиеся изображения в самоцветных тонах: стройные длиннолицые женщины в платьях со сложными складками и спутанными волосами. Витражи к тому же были единственным источником, из которых свет свободно проникал в комнату, потому что остальные окна были плотно занавешены.

– Это так необычно, – произнесла Виктория. – Другие сделали бы дом светлее, изящнее. А это – настоящее средневековье.

Она повернулась и увидела герцога как раз в тот момент, когда безрадостная улыбка мелькнула на его лице.

– Изящество мне не подходит. А это – вполне, – Он замолчал в раздумье. – Два года тому назад я познакомился с молодым архитектором по имени Уэбб. Это совершенный идеалист, уверенный, что он – часть художественной революции, но мне нравятся его работы. Простота, естественная красота и средневековый стиль – вот главные принципы в его небольшом кружке, братстве архитекторов и дизайнеров, которых я назвал бы прерафаэлитами. Я слишком циничен, чтобы меня могли взволновать их идеи, но я нанял его, его архитекторов и дизайнеров для оформления дома, а не для того, чтобы они меня вдохновляли. – Как это практично, – разочарованно произнесла Виктория, не очень-то веря его словам. А чего, собственно, она ожидала? Что он эстет? Почувствовав, что недооценила дом, Виктория добавила: – Но все-таки это красиво.

Рейберн никак не отреагировал на ее замечание и сказал:

– Хартер прав. Все готово. – Он махнул рукой в сторону широкой двери напротив переднего входа. – Давайте посмотрим остальное.

Виктория пошла впереди. Еще две комнаты были точной копией последней, но обставлены они были как салон и столовая в ржавых, золотых и темно-синих тонах с дюжиной окон вдоль задней стены с тяжелыми занавесями. Нижние срединные створки окон тоже были украшены витражами, на этот раз они закручивались цветущими и плодоносящими лозами. У Виктории появилось странное чувство, что это было сделано настолько же ради света, насколько ради красоты, словно Рейберн надеялся, что занавеси на больших окнах не будут раздвинуты. В конце столовой был закрытый дверной проем, а напротив – еще один, яркий от солнечного света, через который был виден скелет из грубых балок – пристройка.

Рейберн обошел комнаты, а Виктория смотрела, недоумевая. В ней нарастало ощущение, что этот дом – портрет герцога, выполненный с такими точными подробностями, что все идиосинкразии его натуры можно было бы увидеть, если бы она понимала, как смотреть. Она покачала головой, отказавшись от этой мысли, когда Рейберн вернулся к ней. Он подвел ее к лестнице, которая вела наверх по торцовой стене салона.

– Наивность, – сказал он задумчиво, когда они поднялись вместе на первую ступеньку. Виктория насторожилась и сжала губы, вспомнив об их предыдущем споре, но ничего не сказала. – Сомневаюсь, что у меня когда-либо была такая роскошь. Я испытывал отчаяние, но разочарование – никогда.

– Если надежды у человека довольно низкого пошиба, он никогда не разочаруется, – едко сказала она. – Хотя так жить нельзя.

Рейберн искоса посмотрел на нее:

– Леди Виктория, вы меня удивляете. Мне казалось, ваш оптимизм давно умер.

Она холодно улыбнулась:

– Оптимизм – возможно, но не надежды. Он хмыкнул:

– Льстить себя надеждой – это и есть оптимизм. Он нападал на нее с грубой философией, пытаясь проползти под дверью, поскольку не удавалось сокрушить стены молотком. Виктория прищурилась. В эту игру можно играть только вдвоем.

– Значит, даже вы не можете считать себя настоящим пессимистом, потому что слишком практичны, чтобы взяться за такой амбициозный проект, как этот дом, не надеясь завершить его.

Рейберн не снизошел до ответа. Они молча поднялись наверх.

В воздухе стояла пыль, где-то совсем близко стучали молотки. Рейберн прошел по центральному коридору, не оглядываясь, чтобы проверить, идет ли она за ним. Он задерживался у каждой двери, чтобы заглянуть внутрь и обменяться парой слов с рабочими, либо окидывал комнату проницательным взглядом, если рабочих там не было. На Викторию Байрон демонстративно не обращал внимания, и она шла за ним неторопливо, строя предположения о назначении той или иной комнаты.