Искушение - [24]

Не прощаясь, оставшаяся безымянной профдама, повесила трубку, а я остался стоять словно оглоушенный. Не знал как реагировать на неведомое доселе хамство. Да, многое изменилось за время моего отсутствия в Датском королевстве.

Мы вернулись в палату отчима с клеем, ватой и тугими рулончиками специальной плотной бумаги. Вдвоем заклеили окна сначала в этой палате, а затем в более уютной, четырехместной, в которую больного перевели после неожиданно быстрого ответного звонка из профкома главврачу больницы. Это как раз объяснимо, летать самолетами без головной боли о билетах все любят.

Когда отец проснулся, в полате уже стало довольно тепло, больные немного ожили, начали высовывать носы из под наваленных на кровати одеял, благодарить за заботу. Сначала замерзшие страдальцы приняли Василия Александровича за нового лечащего врача и навалились с вопросами, претензиями и просьбами, но поняв свою ошибку только горестно вздыхали, замыкаясь в привычном одиночестве.

Увидев меня, отчим приподнял над одеялом исхудалую с обвисшей дряблой кожей руку, но сил не хватило и рука вновь опустилась. Я пододвинулся ближе, взял эту еще недавно полную жизни, сильную, ловкую, умелую в любом деле руку в свою, сжал, попытался отогреть.

— Как ты, отец?

— Нормально… Не волнуйся… Я ждал тебя… — Он говорил с перерывами, с натугой. — Даже курить бросил… — попытался грустно пошутить над своим состоянием. — Слава Богу, ты приехал. Расскажи о себе, — попросил тихим голосом.

— Тебе трудно говорить? Тогда молчи, я все расскажу.

Рассказывал об Афгане, его климате, людях, мечетях, о горластых разносчиках на шумных Кабульских улицах, о разложенных прямо поперек тротуаров знаменитых афганских коврах, по которым лавочники специально предлагали пройтись прохожим, объясняя, что от этого шерсть становится только более шелковистой, прочной, практически вечной. О лавчонках в которых можно купить все, от искусных поддельных древностей, до самой современной японской аппаратуры. О неспешных верблюжих караванах с бородатыми погонщиками в чалмах, идущих через плоскогорья, сквозь горные долины. О снежных вершинах Гиндикуша, горных быстрых реках, тонких минаретах мечетей с орущими муэдзидинами, призывающими правоверных на молитвы.

Это все было правдой. Точнее, половиной правды.

Отец слушал внимательно, прикрыв глаза и держа мою руку в своей. Когда я закончил рассказ, он пристально, не отрывая взгляда, посмотрел мне в глаза, — Это похоже на пересказ Тысячи и одной ночи. Очень красиво. Скажи-ка лучше, это назначение на вертушки… в Афганистан… связано с поездкой на Север?

Не решившись соврать молча кивнул в ответ. Батя и сам знал, или по крайней мере догадывался об этом. В пришедшем из Харькове письме лежала вырезка из газеты. Все в ней написано практически дословно, как в свое время сформулировал научный референт по общим вопросам на квартире писателя.

— Ты добился тогда, пусть мизерного… но положительного результата. Я и на это не рассчитывал… Правда такой ценой…

— Все нормально отец.

— Ты был ранен? — Он показал глазами на шрам.

— Пустяки. Тросик лопнул.

— Поверим… Отверни халат.

Он посмотрел на орденскую колодку. Вздохнул.

— Скоро нас догонишь… За эксурсии по мечетям и… базарам таких наград не дают. Нам тут тоже кое-что известно…. от экипажей, что ребят возят. — Он снова помолчал. Не стал развивать дальше эту тему. — Ты уже совсем вернулся?

— Наверное. — Я неопределенно пожал плечами. Не стоило расстраивать старика, посвящая в свои невеселые дела.

— Почему в звании не повысили?

— Не заслужил, наверно. Начальству виднее. Да мне и так хватает. Привык уже к части, к людям.

— Тяжело после самолетов на вертушках?

— Дело привычное. Один черт — летательные аппараты.

— Сам-то часто… летаешь?

— Нет батя, наше дело наземное, железки, накладные туда-сюда перекладывать, технарей гонять. Хотелось бы выбраться на задание, да не пускают. По должности, говорят, уже не положено.

— Ты женись… Пора.

— Кандидатуры подходящей нет.

— Смотри, ведь далеко не мальчик.

— Молодой, ешо, успеется!

— Женись! — отчим закрыл глаза, словно прислушиваясь к тому, что незримо происходило в подло предавшем его теле.

— Езжай домой… Возьми в папке на моем столе документы… Оформил на тебя… машину… гараж. Кватира… выплачена полностью, ты… прописан… на тебя переоформлена… Друзья помогли… напоследок.

— Батя, прекрати говорить такое. Ты выберешься. Сейчас видишь как врачи забегали? Они тебя быстро на ноги поставят. Правда Василий Александрович? — Обратился за поддержкой к новому знакомому.

— Конечно, правда. Ваша задача теперь — помогать лекарствам, бороться за скорейшее выздоровление и возвращение к нормальному образу жизни.

Отец усмехнулся краешком рта. Прикрыл веки. Из уголка глаза выкатилась одинокая мутная слезинка. Протекла неспешно по небритой, морщинистой щеке и расплылась темным пятнышком на белоснежном полотне подушки.

— Иди сынок… Устал я… Посплю… Ты отдохни с дороги…. Поешь… Приезжай потом, попозже… Я… подожду.

Вместе с Василием Александровичем мы покинули палату. В коридоре меня перехватил толстый эскулап и попросил на пару слов в кабинет.