Леонид Левин
Только демон ночью
Жене... Как всегда, с любовью...
Изложенное в романе не является абсолютной правдой, однако и не есть сущий вымысел. Это часть истории страны и мира, фрагменты жизни различных людей, частью реально существующих, частью уже ушедших от нас, частью вымышленных. Главное, такие люди могли существовать в реальности, в истории, возможно жили рядом, ходили по соседним улицам, просто автору не удалось их вовремя встретить. Другое дело ситуации романа. Часть описанного на этих страницах происходила с разными людьми в действительности, часть смоделирована в воображении автора. Поэтому роман не документален, это не историческое произведение. Автор просит историков не волноваться и не тратить зря нервы перелистывая телефонные справочники, выискивая неточности и несовпадения с хронологией. Более того, - все имеющиеся совпадения - случайны. Основное - дух эпохи, неповторимый, исчезающий вместе с уходящими сегодня в безвозвратное прошлое действующими лицами.
All rights reserved. No part of this book may be reproduced, stored in a retrieval system or transmitted in any form or by any means electronic, mechanical, including photocopying, recording, or otherwise, without the prior permission of the author.
Империи создаются цезарями, а разрушаются свинопасами.
Часть 1. Исповедь.
Глава 1. Торговец оружием.
Старый, с поцарапанной столешницей стол, после доставки с близлежащего гарбиджа, был обклеен декоративной пленкой " под дерево". Наивное напоминание о первых днях эмиграции, о времени веры и надежды. Надежда всегда умирает последней, вместе с носителем. Вера - вечна. Даже не надеясь, всегда веришь. Веришь, боясь признаться себе самому. Вера - энергия жизни. Она, видоизменяется, как любая энергия, меняет облик и хозяев, принимает различные формы, орошается слезами, лепестками цветов, кровью, опаляется огнем - живет.
Облезлый стол, заклееный копеечной пленкой - этакий знак честной и интеллигентной бедности. Пришло время, и пленку постигла таже печальная участь ветшания, что и дерево стола... Древесина сопротивлялась годы, порождение химической индустрии - месяцы. Стол старел в добропорядочной буржуазной семье, пленка - в сыром дешевом прибежеще эмигранта. Какая разница. Конец один.
Из всех известных мне материалов не ветшает только сталь. Сталь может гореть, может быть разорвана в клочья, но даже самый мелкий осколок стали не кажется ветхим и жалким - он исправно несет в себе выкованную и закаленную на века безупречно правильную кристаллическую структуру. Сталь словно птица Феникс бессмертна и предопределена к многократному перевоплощению и омоложению в огненной купели. Творцы стали на подобное не способны.
Оружие - это высшая степень благородства металла, его родовая аристократия, детище лучших мастеров. Это потом пошла сталь на гражданку и преуспела на цивильном поприще. Периодически проявляя, впрочем, затаённый бешенный норов и разрывая в клочья порождение вторичной гражданнской ипостаси, круша и сминая в бессмысленной злобе творения. созданные с помощью стального чуда тленными руками недолговечных повелителей металла.
Перед зеркалом, на дубовом, покрытом пленкой столе, лежит вороненая сталь. Пистолет, даже разобранный на составляющие части, резко отличается от окружающей данности, как джентельмен, случайно попавший в пивнушку от толкающейся вокруг серой шпаны. Как настоящий служивый офицер от штатских неподтянутых штафырок.
Ствол с основанием и рукояткой, боевая пружина, затвор, магазин, патроны. Все такое привычное, четкое, определенное в своей законченной, элегантной простоте.
Здесь, на столе, последнее оставшееся своим, родным в этом непонятном и враждебном мире, живущем по чужим, неприемлемым мною и не принимающим меня законам. Пистолет на обшарпаном столе - островок моей личной стабильности, моего порядка, последний довод, аргумент, припасенный к последней дискуссии. "Последний довод королей".
Пальцы самостоятельно, отработанными до автоматизма ритуальными движениями, разбирают оружие. Кажется они живут своей особой, загадочной жизнью, лишь частично контролируемой головным мозгом. Этакие самостийные крепенькие парубки-удальцы, исполняющие на столе ритмический танец, не новый, не оригинальный, запрограмированный и накрепко заколоченный в моторную память годами службы. В строгой, выверенной уставами и проверенной жизнью последовательности, словно карты в смертельном пасьянсе, ложатся детали на пухлую пачку ежедневной газетной жвачки, заготовленной жрецами масс-медиа для полноценного интеллектуального рациона жителей Большого Яблока. Наполненая новостями и обзорами, информацией и размышлениями бумага вобрала в себя много всякой всячины. Впитает и оружейно масло...
Хорошее, качественное масло. Оно предохранит тебя, земеля, не вечно, только на какое-то время, от преждевременного ржавения в глубинах Гудзона, на расстоянии хорошего броска от Брайтоновского бродвока.
Легким щелчком загоню полную обойму в твое лоно, насытю в последний раз прожорливый зев, дослав патрон в патронник, уткнув тупую головку пули в вечно голодную пасть ствола, покрытую прощальной, обильной смазкой. Уложу вороненную тушку в уютное логово кабуры, предварительно стерев все отпечатки с нестареющего стального тела. И будешь покоиться вечным сном. Мир да пребудет наконец с тобой, скромный труженник серых военных будней. Наши дороги навсегда расходятся.