Искушение - [5]

Страшен был для Франциска этот долгий день. Страшна и тяжела обратная дорога в монастырь, и каждый шаг на этом пути давался ему с трудом, как будто та сила, что еще недавно гнала его прочь из города, теперь не позволяла уйти слишком далеко. Он преодолел эту силу, но путь до монастыря занял слишком много времени, и солнце уже клонилось к закату, когда он достиг обители. Перед самым его приходом, как оказалось, испустил, наконец, дух брат ключник, не выдержав борьбы с пожиравшим его жаром. И двух часов не прошло, как умерли оба молодых монаха, накануне прислуживавших ему. Ничто, казалось, не могло защитить обитателей монастыря от жуткого дыхания смерти, которая без разбора косила и правых, и виноватых. Даже старец Авраам, который за шестьдесят восемь лет жизни в монастыре ни разу ничем не болел, и тот слег в своей келье. И хотя горячка морового поветрия не коснулась пока что его своим дыханием, но посиневшие губы, хрип, сопровождавший каждый его вздох, взгляд когда-то ясных глаз, вдруг лишившийся всякого смысла и бесцельно направленный в потолок - все это говорило о том, что кончина старца не за горами. Слишком часто провожали монахи людей в лучший мир, чтобы не разглядеть этих верных признаков приближающейся смерти.

Отпевание усопших состоялось вечером, и Франциск с трудом дождался конца службы, чтобы уединиться, наконец, в своей келье и привести в порядок смятенные мысли. Образ девушки, встреченной им в городе, ни на минуту не оставлял его, и даже глядя в лица своих умерших братьев, он видел перед собой только ее лицо. Прошла ночь, и эту ночь он провел без сна, то ложась в свою жесткую монашескую постель, то вскакивая с нее и меряя шагами тесную келью между низкой дверью и маленьким окошком, расположенным под потолком. Еще вчера, лишь только кончилось отпевание усопших, он вдруг представил себе, что девушка эта, даже имени которой он так и не узнал, тоже может умереть. В любой час, в любую минуту, как и все остальные жители города. И сознание того, что его не будет рядом, что он не сможет облегчить ее последние часы и минуты, что она встретит смерть в тяжелом одиночестве, всю ночь жгло ему душу. Если бы он мог, то побежал бы к ней, не дожидаясь рассвета. Если б он мог... Но жизнь монаха расписана по минутам на долгие годы от пострижения и до самой смерти, и он не в силах был нарушить распорядка, на который еще год назад обрек себя добровольно и с радостью. Да даже если бы и мог сделать это, пойдя на открытый конфликт с окружавшим его общественным порядком, порядок этот быстро поставил бы его на место. Даже моровое поветрие, равно угрожавшее и последнему нищему бродяге, и кесарю, не отменяло прав и обязанностей, налагаемых этим порядком на каждого человека, и Франциск подсознательно ощущал это, даже не задумываясь над подобными вопросами. По природе своей он не был бунтарем, и то, что душа его вдруг возжаждала свободы, почти не сказалось на его поступках, совершаемых под влиянием разума.

Он не убежал из монастыря в город ночью, не ушел и с наступлением рассвета. Просто наутро после обычных молитв и трапезы, во время которой за длинным монастырским столом пустовало полтора десятка мест, он подошел к отцу Иоанну, принявшему на себя обязанности настоятеля, и вызвался снова идти в город. Отец Иоанн, конечно, не мог догадаться об истинных причинах подобного рвения молодого монаха, да и не до того ему было. С утра он чувствовал нарастающее недомогание, и страх перед этим верным предвестником скорой смерти вытеснил из его головы все остальные мысли и заботы. Получив его торопливое благословение, Франциск снова отправился в город по пустынной дороге. Но если вчера он шел не спеша, с ужасом думая о том, что предстоит ему увидеть, то сегодня та же сила, что накануне сделала столь трудным возвращение в монастырь, все ускоряла и ускоряла его шаги. Лишь только монастырь скрылся из глаз за склоном холма, как Франциск побежал, забыв об усталости, о бессонной ночи, о всех своих прежних тревогах и заботах, ни о чем и ни о ком не думая, кроме той, к которой рвалась его душа. Временами он переходил на шаг, чтобы отдышаться, но долго идти не мог и вскоре снова пускался бегом, путаясь в полах рясы. Только оказавшись перед ее домом он смог остановиться. Точнее, не смог не остановиться, потому что вновь, как и накануне, тело его будто окаменело, ноги приросли к мостовой, и ужас заполнил его душу. Дар предвидения в последний раз попытался удержать его от рокового шага.

На сей раз Франциск - или та сила, что завладела его сознанием оказался сильнее. Одна лишь мысль, что та, к которой стремилась его душа, страдает и, быть может, умирает всего лишь в нескольких шагах от него, придала силы монаху и, отбросив оцепенение, он поднялся на крыльцо и постучал в дверь.

Она ждала его. Она ждала его, стоя за дверью и вслушиваясь в редкие звуки, долетавшие с улицы умирающего городка. Франциск услышал, как отодвигается засов - он еще не успел даже и трех раз стукнуть - рванул дверь на себя и шагнул вперед, в душную темноту за этой дверью, туда, где светилось каким-то внутренним светом ее лицо. Со страхом, смешанным с восторгом, вглядывался он в ставшие вдруг бесконечно дорогими за эти сутки черты ее лица, и, когда она, не говоря ни слова, вдруг прильнула к нему, он крепко обнял ее за плечи, поняв, признавшись себе наконец, что именно за этим, только за этим и пришел он снова в этот город, в этот дом.