Искушение - [3]

Не обошел мор стороною и монастырь. В одночасье скончался его настоятель, аббат Тейлхард. Восемь монахов умерло еще раньше, равно как и четверо послушников. Отец ключарь, являя собою исключение, мужественно сражался со смертью уже вторые сутки, и вся братия молилась о его спасении. Многие, правда, думали про себя, что Бог несправедливо продлил его мучения, и со страхом припоминали собственные грехи, страшась суровой кары Всевышнего.

Вместе со всеми молился и Франциск, молодой монах лет двадцати пяти, принявший постриг чуть больше года назад. Он был третьим сыном в семье довольно богатого купца, и отец его сумел внести в монастырь довольно крупное пожертвование, чтобы обеспечить сыну хорошее начало духовной карьеры. Ведь многие кардиналы и епископы тоже когда-то начинали простыми монахами, и для способного человека, если он не родился по меньшей мере бароном, это был едва ли не единственный способ выбиться в люди.

Солнце стояло уже высоко, когда Франциск вышел из калитки в монастырской стене и направился к городу. Исполняя последнюю волю скончавшегося настоятеля, монахи ежедневно направляли в Аргвиль кого-нибудь из братии, чтобы исповедовать умирающих и даровать им отпущение грехов. Правда, формального права совершать подобные обряды у большинства монахов не было, но мало кто способен обращать внимание на такие вещи перед лицом смерти. Умирающие нуждались в успокоении, и Франциск, как и другие монахи, давал им то, что способен был дать.

Путь его был недолгим. Требовалось лишь обогнуть холм характерной подковообразной формы - эта деталь вполне достоверна и может послужить ключом в поисках развалин монастыря - и всего через полчаса неспешной ходьбы покинувший монастырь оказывался перед воротами Аргвиля. В такое время они были открыты и, конечно же, никем не охранялись. Даже если бы орды беспощадных кочевников вновь наводнили Европу, как во времена гуннов - никто из завоевателей не посмел бы по своей воле войти в пораженный поветрием город. Тяжкий трупный дух, стоявший в воздухе, говорил сам за себя. И как бы в насмешку над людскими бедами перед темным проемом городских ворот весело порхали две бабочки.

На улицах было пустынно. Лишь раз навстречу Франциску выехала из-за поворота телега, доверху нагруженная покойниками. Возницей был городской палач, который один во всем городе, наверное, не боялся мора и вот уже третью неделю вывозил умерших за городскую черту и сваливал в ров у стены. Четверо помощников, сперва помогавших ему в этом страшном деле, уже лежали там же, а он то ли в наказание за грехи, то ли в знак особой милости до сих пор оставался здоровым и день за днем выполнял привычную для себя работу. Но вывезти всех он, конечно же, был не в состоянии. Франциск, отступив к стене ближайшего дома, осенил крестным знамением не то возницу, не то его страшный груз и долго стоял в неподвижности, глядя вслед удалявшейся повозке. Потом, тяжело вздохнув, собрался было идти дальше, но тут его окликнули из окна напротив:

- Святой отец, - услышал он женский голос. - Зайдите сюда, святой отец.

Он повернул голову, но не увидел никого. Окна всех домов в городе были закрыты ставнями: жители боялись сквозняков, с которыми, по их убеждению, разносилось моровое поветрие, и старались сидеть взаперти. Что-то разумное, безусловно, и было в этой защитной мере, но при царившей тогда антисанитарии, при постоянной опасности заражения через питьевую воду эффективность ее, несомненно, была невысокой.

Франциск в несколько шагов пересек неширокую улицу, легко перепрыгнув через проходившую посредине грязную канаву, почти пересохшую в такую жару, поднялся по ступеням на высокое крыльцо и постучал. Дверь почти тотчас открылась, но в темном проеме он различил лишь силуэт той, что его позвала. Пробормотав вполголоса уместные слова благословения, он переступил через порог, и дверь за ним закрылась. Глаза его отказались различать хоть что-то в наступившей темноте.

- Там... там моя мать, святой отец, - вновь услышал он рядом с собой голос, прерываемый всхлипываниями. - Она просит... она просила... она хотела причаститься перед...

- Дайте мне руку, дочь моя, я ничего не вижу, - сказал Франциск и сразу же ощутил ее прикосновение к своей ладони.

- Идите за мной, святой отец, - она всхлипнула. - Осторожнее, здесь лестница.

Глаза уже начали привыкать к темноте. Он различал силуэт той, что вела его наверх, но ступени пока приходилось находить наощупь. Они поднялись на второй этаж, открыли дверь и оказались в довольно большой комнате. Здесь было светлее: солнечный луч, пробивавшийся через щель между ставнями, рассекал комнату надвое почти непрозрачной перегородкой. Не сразу заметил Франциск кровать в дальней от двери половине комнаты, и лишь подойдя вплотную увидел лежащую на ней женщину. Мертвую женщину. За последние недели он успел повидать достаточно умерших, чтобы распознать смерть с первого взгляда.

- Ей уже не требуется причастия, - сказал он тихо и обернулся. В этот миг он впервые разглядел ту, что позвала его в дом. Мы с вами тоже можем это сделать. Лик ее долго не давал покоя живописцам той эпохи, хотя в большинстве своем они не понимали, кого пытаются изобразить. Они просто старательно копировали более ранние произведения, иногда лишь добавляя к ним кое-что из своего внутреннего идеала женской красоты, пока наконец черты прекрасного лица, увиденного в тот страшный день монахом Франциском из Гранвейгского монастыря, не затерялись под более поздними наслоениями. Но произошло это много позже и, хотя первые ее изображения, сделанные теми, кому довелось увидеть ее наяву, не сохранились, нам не составило особого труда синтезировать ее портрет.