Искушение Данте - [64]

Гадкая шлюха!

Девушка опять стояла на верхней ступеньке лестницы и, кажется, поджидала поэта, глядя на него с таким суровым видом, словно в ее обязанности входила охрана врат преисподней.

— Проклятая девка! Что ты ей обо мне рассказала?! И что нужно от меня этой блуднице?! — рявкнул Данте. — Какое ей от меня нужно вознаграждение?

— Она странная. И желания у нее странные, — ответила Пьетра, пропустив мимо ушей обидные слова.

— Что ей надо?

— Время. Она говорит, что ей нужно время, — немного поколебавшись, ответила девушка.

— В каком смысле?

— Ей нужно время, — пожав плечами, повторила Пьетра. — Она хотела, чтобы я попросила у вас для нее времени. Откуда мне знать, в каком смысле. Вы ученый, вы и думайте.

Данте пытался понять смысл услышанных слов, растерянно оглядываясь по сторонам в гнезде разврата.

Пьетра некоторое время смотрела на нее, потом на ее губах опять заиграла пошлая ухмылка.

— Что, мессир Алигьери? Из-за краснокожей шлюхи забыли свою маленькую Пьетру? Или вы всегда думаете о другой? Вам ее не забыть? Она уж десять лет как в гробу, а вы все еще о ней думаете? А ведь она на вас даже не смотрела!

— Замолчи, шлюха! Что ты понимаешь в любви?! — заорал Данте и влепил девушке пощечину.

Пьетра потрогала ушибленную щеку и закричала поэту прямо в лицо, брызгая кровью ему на одежду:

— Она вас не любила! Не любила! Никто вас не любит. Так вы и помрете где-то далеко и совсем один!

Потом она расплакалась.

Данте стало очень плохо. Его захлестнула такая тоска, что он был в любой миг захлебнуться в ней, как в море.

Девушка, всхлипывая, убежала в глубь коридора, а Данте медленными тяжелыми шагами спустился с лестницы. Оказавшись во дворе, он поднял глаза к звездам и увидел пятнышко света. Это кто-то крался по крытому коридору со светильником в руке.

Тени теней!

Ветер внезапно раздул пламя светильника, и Данте увидел в его свете чью-то гладкую щеку, которую тут же снова поглотили тени.

Поэт пал духом. У него не было сил гадать, кто прячется сейчас в темном коридоре. Его руки были в красных пятнах. Наверное, это румяна Антилии. Подумав об этом, Данте стал яростно тереть руки себе о плащ.

Во дворе он снова пересек орбиты семи планет и рухнул на камни у остатков фонтана. Зачерпнув пригоршню тихо журчавшей рядом прохладной воды, поэт смочил себе лоб. Ему сразу стало лучше. Хмель почти прошел. Данте стало лучше думаться, хотя разные мысли и женские лица все еще вихрем крутились у него в голове.

Он снова поднял глаза туда, где промелькнул человек со светильником, но теперь там было темно.

Поэт стал оглядываться по сторонам, у него возникло желание подняться наверх и обыскать все помещения одно за другим. Как приор Флоренции он имел полное право это сделать. Взглянув в сторону Ворот Каррайя, он стал прикидывать, успеет ли до рассвета добраться до Дворца Приоров, собрать стражу, вернуться сюда и перевернуть тут все кверху дном, но скоро махнул рукой, поняв, что все равно не найдет здесь Антилию.

Ведь сумела же она бесследно испариться из аптеки Теофило. Так будет и здесь!

Данте с трудом поднялся на ноги и зашагал к выходу. В последний раз взглянув на окна, он вышел на улицу и увидел перед собой какого-то человека. Поэт инстинктивно напрягся и приготовился к обороне, но сразу же успокоился, узнав ироническую усмешку Чекко Ангольери.

— Значит, и вам известно это райское местечко, — пробормотал поэт.

— И это, и многие другие между Флоренцией и Сиеной… Но должен сказать, что именно это — одно из самых лучших.

Некоторое время оба молчали. Данте понял, что в появлении Ангольери у ворот этого публичного дома нет ничего удивительного. Например, весельчак мог последовать за ним и Веньеро от самой таверны. Да и вообще в лупанаре ему самое место!..

И все-таки поэта не покидало ощущение, что Ангольери появился здесь неспроста. У него было озабоченное лицо. Он не походил на мужчину, который только что был с женщиной.

— Знаете, почему я ненавижу моих родителей? — внезапно спросил у Данте Ангольери.

Поэта поразил этот вопрос, совершенно неуместный в этом месте и в это время.

— А ведь я чуть не убил моего отца! Я спустил его с лестницы в его же доме, и если бы его не поддержала заботливая рука самого дьявола, он обязательно свернул бы себе шею…

— Вы сумасшедший, Чекко!

Ангольери прикрыл глаза с таким видом, вспоминая сцену, о которой говорил. У него на губах заиграла улыбка, которая тут же превратилась в ехидную усмешку.

— Вы такой ученый, а все-таки вам меня не понять!

— Как же прикажете понять, куда летит быстрее ветра обезумевший конь? — устало пробормотал Данте.

— Но я-то пока не спятил, хотя и испытал такую глубокую меланхолию, что чуть не покончил с собой. Так хотите узнать, почему я ненавижу родителей, или нет? — настаивал Ангольери, подойдя вплотную к Данте. — Я боюсь, что он меня сожрет! — пробормотал он, наклонившись к самому уху поэта.

— Что?!

— Мой отец! Он может сожрать за обедом целую свинью, лишь бы мне досадить! Он проедает за день доходы от всех своих виноградников. Когда он умрет, у меня не будет наследства. Он сам сказал, что будет только и делать, что есть до последнего вздоха, чтобы унести все с собой в могилу. Да и какая разница?! Я все равно умру раньше его. Дьявол об этом позаботится!