Искушение богини - [2]

– Все закончили? Кто прочтет мудрость сегодняшнего урока? Или, точнее, у кого хватит мудрости прочесть сегодняшний урок? – Он просиял от собственной остроты, и рябь вежливого хихиканья тут же пробежала по комнате. – Ты, Менх? Юсер-Амон? Нет, я знаю, что Хапусенеб может, поэтому его я не спрошу. Ну, кто желает? Тутмос, давай ты.

Пока несчастный Тутмос нехотя поднимался на ноги, его соседка Хатшепсут ткнула его в бок и скорчила рожицу. Не обращая на нее внимания, мальчик взял осколок горшка в обе руки и вперил в него страдальческий взор.

– Начинай. Хатшепсут, сиди спокойно.

– Я слышал, что ты… что ты…

– Следуешь.

– Да, следуешь. Я слышал, что ты следуешь путем наслаждений. Но не будь глух к словам моим. Обращаешься ли ты разумом к тому… к тому…

– Что не может слышать.

– О! К тому, что не может слышать?

Мальчик продолжал бубнить, а Хаемвиз вздохнул. Образованным и просвещенным Тутмосу не бывать, это ясно. Магию слов он не любит, ему лишь бы продремать до конца урока, и ладно. Быть может, Единому следовало бы подумать о военной карьере для сына. Но, представив Тутмоса с луком и мечом во главе отряда закаленных в боях ветеранов, Хаемвиз только покачал головой. Тут мальчик снова запнулся и, тыча пальцем в очередной камень преткновения в виде иероглифа, поднял на учителя исполненный бессловесного недоумения взгляд.

Старик почувствовал приступ раздражения.

– В этом отрывке, – язвительно начал он, нетерпеливо тыча пальцем в собственный свиток, – содержится указание на разумный и полностью оправданный обычай прикладывать хлыст из шкуры гиппопотама к задней части тела ленивого мальчишки. Быть может, писец имел в виду как раз такого мальчишку, как ты? А, Тутмос? Хочешь отведать моего гиппопотамового хлыста? А ну-ка неси его сюда!

Мальчики постарше захихикали, но Неферу-хебит умоляюще вытянула руку:

– О, пожалуйста, учитель, не сегодня! Только вчера его отстегали и отец сердился!

Тутмос вспыхнул и метнул на нее злобный взгляд. Хлыст из шкуры гиппопотама давно уже стал расхожей шуткой: все знали, что речь идет о тонком и гибком ивовом пруте, который Хаемвиз носил под мышкой, не расставаясь с ним никогда, словно военачальник со своим жезлом. Настоящее орудие наказания приберегали только для мятежников и убийц. Но вот заступничество девчонки было для Тутмоса как соль на свежую рану, и он, бормоча что-то себе под нос, опустился на место, едва учитель сделал ему знак садиться.

– Очень хорошо. Неферу, раз уж тебе так не хочется, чтобы я наказывал Тутмоса, выполни его задание сама. Встань и читай.

Неферу-хебит была всего на год старше, но не в пример умнее Тутмоса. От старых глиняных черепков она совсем недавно перешла на папирусные свитки, так что выполнить это задание для нее не составило труда.

В конце урока, как обычно, прочли молитву Амону. Едва Хаемвиз вышел из комнаты, ученики повскакивали со своих мест и началась болтовня.

– Не расстраивайся, Тутмос, – весело сказала Хатшепсут, скатывая свой коврик. – Приходи после полуденного отдыха ко мне, вместе посмотрим в зверинце на маленькую газель. Мой отец подстрелил ее мать, так что теперь у нее никого нет. Придешь?

– Нет, – огрызнулся он. – Не хочу больше за тобой по всему дворцу носиться. И вообще, я теперь должен ходить днем в казармы, где Аахмес пен-Нехеб учит меня стрелять из лука и бросать копье.

Пока они вместе с другими складывали свои коврики в аккуратную стопку в углу комнаты, Неферу-хебит сделала знак обнаженной рабыне, которая терпеливо ждала подле большого серебряного кувшина. Женщина нацедила воды и с поклоном поднесла ее детям.

Хатшепсут пила жадно, причмокивая.

– Вкусная, вкусная водичка! А ты, Неферу, хочешь пойти со мной?

Неферу снисходительно улыбнулась младшей сестре, провела ладонью по ее гладко выбритой голове, пригладила растрепавшийся детский локон, чтобы он снова благопристойно повис над левым плечом.

– Опять у тебя вся юбка в чернилах, Хатшепсут. И когда ты только повзрослеешь? Хорошо, схожу, если Нозме тебя отпустит. Только ненадолго. Довольна?

От восторга девочка запрыгала на одной ножке.

– Да! Приходи, когда проснешься!

В комнате не осталось никого, только рабыня да они трое. Остальные дети в сопровождении своих рабов уже брели по домам, опустив головы, точно придавленные грузом раскаленного полуденного воздуха, от которого клонило в сон.

Тутмос зевнул.

– Пойду поищу мать. Наверное, я должен поблагодарить тебя, Неферу-хебит, за избавление от порки, но лучше бы ты не совалась не в свое дело. Остальных ты позабавила, зато меня унизила.

– Так ты предпочел бы, чтобы тебя скорее выдрали, чем высмеяли? – фыркнула Хатшепсут. – Значит, ты слишком большой гордец, Тутмос. К тому же ты в самом деле лентяй.

– Тсс! – сказала Неферу. – Тутмос, ты знаешь, что я поступила так только из заботы о тебе. А вот и Нозме. Ведите себя как следует. Увидимся позже, малышка Хат. – Склонившись над Хатшепсут, она поцеловала ее в макушку и вышла в залитый нестерпимо ярким светом сад.

Нозме дозволялось не меньше вольностей с царскими детьми, чем Хаемвизу. Пользуясь своим положением царской кормилицы, она то бранила их, то осыпала лестью, время от времени шлепала, но неизменно души в них не чаяла. За их безопасность она отвечала головой перед самим фараоном. Она появилась во дворце, когда вторая жена Мутнеферт родила мальчиков-близнецов Уатхмеса и Аменмоса, потом божественная супруга Ахмес поручила ее заботам Неферу-хебит и Хатшепсут. Тутмоса Мутнеферт кормила сама. Он был ее третьим ребенком, и она стерегла его зорко, как орлица, ведь сын, в особенности царский, был большой драгоценностью, а два ее старших мальчика умерли от чумы. Ныне у Нозме был острый как бритва язык, худое узкое лицо, а сама она так высохла, что строгие, без единого намека на украшение одежды из грубого льна болтались на ее костлявом теле и хлопали ее по голым лодыжкам, когда она носилась по дворцу, пронзительным голосом отдавая приказания рабам и выговаривая ребятишкам. Они ее больше не боялись, и только Хатшепсут продолжала ее любить – возможно, потому, что со свойственным всякому избалованному ребенку эгоизмом была уверена во всеобщей любви к себе и в том, что никакое ее желание не встретит отказа.