Искушение архангела Гройса - [60]

Шрифт
Интервал

– Karaliau liepsnotas, gyvačių viešpats, žvilgtelėk akele po savo karunele. Žalčių karaliau, atimk žandelį nuo to vargdienelio. Saulele, mėnesėli, šviesioji aušrele, gražioji švenčiausia Panele, atimk man šitą sopulį. Amen. Amen. Amen[5].

Старушка молилась по-жемайтийски. Этнических литовцев в этих краях было немного, хотя когда-то земля принадлежала им. Мы еще не знали, что встретились с Железной (или Вечной) Бабушкой, достопримечательностью этих мест. После смерти мужа и ухода детей она осталась жить в старом доме. Без света и воды. Пробавлялась собирательством и подаянием. Иногда ходила в Мядель, голосуя проезжающим грузовикам. В частные автомобили бабка садиться стеснялась из-за запаха. Всегда таскала с собой мешок с объедками, да и в райцентр отправлялась на предмет изучения помоек.

Она закончила чтение, поднялась, спокойно повернулась в нашу сторону. Выражение ее лица не изменилось. Глаз она не поднимала, скользнула взглядом по ребенку и остановила его на уровне моей груди. Она не имела конкретно выраженного облика и воплощала собой всех бабушек Беларуси – некий обобщенный образ мировой бабушки. Смиренной, мудрой, забытой.

– Извините, если помешали, – сказал я вежливо. – Мы тут по ягоды…

– Здравствуйте, – сказала она на чистом русском. – Мир вам. А я тут исповедуюсь…

Она тоненько икнула и пошла в сторону своей хижины.


БУЛЫГА И СОБОЛЕВСКИЙ

Ник Соболевский был сыном председателя колхоза, в институт поступил за взятку. Во время экзамена в кабинет постучали и передали профессору большую спортивную сумку с красной надписью «СССР». В ней лежали две банки самогона, кирпич сала и несколько метров кровяной колбасы, скрученной спиралью вокруг трехлитровых слоиков[6]. Запах кровянки профессора возбудил: Ника Соболевского на геофак приняли. Худой, белобрысый, с бесцветными ресницами и бровями, он моментально получил кличку Альбинос, которая через некоторое время трансформировалась в Альбатроса. Альбатрос звучит гордо. Соболевскому прозвище нравилось.

Последующие события принесли Нику еще больше славы. На первом же семинаре по физической географии материков и океанов Рылюк знакомил студентов с гидронимами и топонимами «родной зямли». Предложил ребятам представиться, чтобы понять эндемичность фамилий для Белоруссии и отгадать, кто откуда родом. Объяснял, что означает та или иная фамилия. Пришла очередь Соболевского, который был родом из деревни Турец Ошмянского района Гродненской области. Внешность выдавала в нем нордический тип, белокурую бестию. Коля бодро отрапортовал: «Николай Ефремович Соболевский. Турецкая средняя школа». Так Альбатрос стал Турком, грозным янычаром.

Несмотря на зычность прозвища и необычность происхождения, Турок оказался стеснительным. Пил много, основательно закусывал, при этом не веселился, а удивительно густо краснел. Не от стыда: просто такие сосуды. Как-то он был в гостях у студентов консерватории: пришел к деревенскому другу. Люди там шумные, болтливые, продвинутые. Интеллигенция. В такой компании Коля молчал совсем уже как немой.

Ребята его поили, дружески обхаживали. Он пил, ел, молчал. В какой-то момент «консерванты» беседу резко оборвали. Воцарилась тяжелая тишина, неловкая пауза. Все уставились на Альбатроса-Турка. Он обвел их мутными кроличьими глазками и произнес как само собой разумеющееся:

– Ну что, давайте сыграем в наебщика.

Альбатрос из Турецкой средней школы окончательно закрепил за собой репутацию непростого человека.

Булыга приехал в Минск из Нарочи; родился в семье кардиологов. На геофак пошел по призванию. Хотел изучать недра. Мальчик из хорошей семьи. Широкоплечий, как боцман, умный, как фарцовщик. Любимец женщин, жгучий брюнет. Не пил, не курил. Не любил резких запахов. Хорошо учился. Был ориентирован на карьеру и хороший заработок, имел четкий жизненный план. Волею случая поселили его с Колей, который пил, курил, ел сало, закусывая луком и чесноком, мылся редко. Однако любил готовить. Это единственное, что их сближало. Иногда Булыга мог угоститься пищей Соболевского. Не всегда, но мог.

Каждый из них считал другого придурком, но принцип мирного существования они усвоили хорошо. В какой-то степени были неразлучны: вместе в институт, вместе из института.

Однажды Коля заболел, сидел в общаге. В это время ему передали сумку со жратвой из родной деревни. Турок, как заботливая мать, приготовил жаркое для себя и для друга. Булыга вернулся, был накормлен, напоен, обласкан.

– Что за мясо такое странное? – спрашивал интеллигент.

– Свежатинка. Из дома. Такого в городе не сыщешь.

Когда Булыга насытился, Коля решился открыть страшную правду. Хлопнул с ним очередную рюмку самогона и спросил:

– А знаешь, что ты сегодня покушал?

– Что, Николай Ефремович?

– Ну подумай…

– Теряюсь в догадках, – произнес Булыга и побледнел. – Что это, Коль?

Соболевский вынул из мусорки крысиные лапки и отвратительный длинный лысый хвост.

– Ну как? – гордо произнес он. – Понравилось?

Булыга поперхнулся и побежал в туалет. Соболевский накормил его нутрией. Неприятная история. Булыга блевал до полночи.

Утром он заговорил на неизвестном языке. Пробудился и произнес:


Еще от автора Вадим Геннадьевич Месяц
Мифы о Хельвиге

Раньше мы воскуряли благовония в священных рощах, мирно пасли бизонов, прыгали через костры и коллективно купались голыми в зеркальных водоемах, а потом пришли цивилизаторы, крестоносцы… белые… Знакомая песенка, да? Я далек от идеализации язычества и гневного демонизма, плохо отношусь к жертвоприношениям, сниманию скальпов и отрубанию голов, но столь напористое продвижение рациональной цивилизации, которая может похвастаться чем угодно, но не глубиной мышления и бескорыстностью веры, постоянно ставит вопрос: «С кем вы, художники слова?».


Стриптиз на 115-й дороге

Смешные, грустные, лиричные рассказы Вадима Месяца, продолжающие традиции Сергея Довлатова, – о бесконечном празднике жизни, который начался в семидесятые в Сибири, продолжился в перестроечной Москве и перешел в приключения на Диком Западе, о счастье, которое всегда с тобой, об одиночестве, которое можно скрыть, улыбнувшись.


Лечение электричеством

Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих.


Дядя Джо. Роман с Бродским

«Вечный изгнанник», «самый знаменитый тунеядец», «поэт без пьедестала» — за 25 лет после смерти Бродского о нем и его творчестве сказано так много, что и добавить нечего. И вот — появление такой «тарантиновской» книжки, написанной автором следующего поколения. Новая книга Вадима Месяца «Дядя Джо. Роман с Бродским» раскрывает неизвестные страницы из жизни Нобелевского лауреата, намекает на то, что реальность могла быть совершенно иной. Несмотря на авантюрность и даже фантастичность сюжета, роман — автобиографичен.


Рекомендуем почитать
Бунтарка

С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.


Записки учительницы

Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.


Шиза. История одной клички

«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.


Огоньки светлячков

Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.


Тукай – короли!

Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.


Гражданин мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.